Энн Райс - Мумия

Потом огляделся. Темно, тихо. Лишь откуда-то с отдаленной улицы доносилось негромкое урчание автомобильного мотора. Из какого-то дырявого водостока сочилась вода. Над головой слабо светилось небо цвета серого шифера.

Генри присел на корточки, протянул руку к мерцающему во тьме шелку плаща и, стараясь не дотрагиваться до расползавшегося на ткани большого влажного пятна, залез во внутренний карман. Бумажник. Толстый, набитый деньгами.

Он даже не стал проверять его содержимое. Вместо этого засунул бумажник в свой карман, туда же, где лежал нож. Потом поднялся, выставил вперед подбородок, уверенно зашагал прочь и даже начал насвистывать.

Позже, устроившись на заднем сиденье уютного кеба, Генри взял бумажник в руки. Три сотни фунтов. Ну что ж, неплохо. Он смотрел на пачку мятых банкнот, и постепенно им овладел ужас. Генри не мог ни двигаться, ни говорить. Когда он все-таки выглянул из маленького окошка кеба, то увидел лишь грязное серое небо над крышами унылых многоквартирных домов. Радости не было, ничего не хотелось, казалось, что ничего уже не будет, кроме беспросветной, безнадежной тоски, которую он испытывал.

Три сотни фунтов. Он убил человека не из-за этих денег. И вообще, кто сможет сказать, что он кого-то убил! Дядя Лоуренс умер от удара в Каире. А что касается Шарплса, этого отвратительного ростовщика, с которым он как-то вечером познакомился у Флинта, – так мало ли что, может, он стал жертвой одного из своих не менее отвратительных собратьев. Кто-то напал на него в темном переулке и всадил нож под ребра.

Конечно, именно так все и было. Кто свяжет его имя с такими грязными убийствами?

Он Генри Стратфорд, вице-президент «Стратфорд шиппинг», член избранного семейства, его сестра в скором времени соединится брачными узами с графом Рутерфордом. Никто не посмеет…

Сейчас он позвонит своей сестренке. Объяснит ей, что немного проигрался. И она наверняка одолжит ему кругленькую сумму, возможно трижды превышающую ту, какой он в данный момент располагает. Она поймет, что его проигрыши – явление временное. И он отмоет эти деньги, и ему станет легче.

Его сестра, его единственная сестренка. Когда-то они любили друг друга – Джулия и он. Любили, как могут любить друг друга только брат и сестра. Он напомнит ей об этом. Она не станет вредить ему, и тогда он сможет расслабиться, тогда он сможет немного отдохнуть.

Вот это страшнее всего. Он не может расслабиться.

Джулия медленно спускалась вниз по лестнице, в шлепанцах, в кружевном пеньюаре, расходящиеся длинные полы которого приходилось придерживать рукой, чтобы не споткнуться. Ее каштановые волосы волнами падали на спину, рассыпались по плечам.

Войдя в библиотеку, она увидела солнце – мощный поток золотого света, льющегося из оранжереи через открытые двери сквозь гущу папоротников, света, танцующего в фонтане и в сплетении зеленой листвы под стеклянным потолком.

Длинные косые лучи дотягивались до темного угла и падали на золотую маску Рамзеса Проклятого, освещали мрачные краски восточного ковра и саму мумию в открытом саркофаге – с туго стянутым пеленами лицом и с почти прозрачными конечностями, которые, казалось, светились изнутри и приобрели золотистый оттенок пустынных песков в раскаленный полдень.

Комната наполнялась светом на глазах. Внезапно солнце выхватило из тьмы покоящиеся на черном бархате золотые монеты Клеопатры. Оно заставило заблестеть мраморный бюст Клеопатры, вокруг которого образовался золотистый ореол. Солнце заискрилось на всех предметах, покрытых золотом, – на крышечках пузырьков и кувшинов, на золотых тиснениях книг в кожаных переплетах. Оно высветило имя «Лоуренс Стратфорд» на дневнике, лежавшем на столе.

Джулия стояла не двигаясь и наслаждалась окружившим ее теплом. От унылого тумана не осталось ничего – даже запаха. И ей показалось, что мумия, словно отвечая мощному приливу тепла, зашевелилась. Джулии почудилось, что она вздохнула – почти неслышно, как вздыхает, раскрываясь, цветок. Какая фантастическая иллюзия! Конечно же мумия не двигалась. И все же теперь она стала чуть полнее, руки и сильные плечи как бы округлились, пальцы напряглись, будто живые.

– Рамзес, – прошептала Джулия.

Опять тот же звук, тот самый, что испугал ее ночью. Нет, это не звук, не совсем то, что можно назвать звуком. Это дыхание огромного дома. Дышит дерево, дышит штукатурка. Это проделки утреннего тепла. Джулия на мгновение прикрыла глаза и услышала шаги Риты. Конечно же пришла Рита… Эти звуки исходят от нее – сердцебиение, дыхание, шелест одежды.