Энн Райс - Пандора

Вот что я тебе скажу. – Он сделал паузу и положил руки на стол. – Горящему во мне пламени все равно, невинна жертва или же это преступник! Это пламя внутри меня испытывает жажду. Не каждую ночь, но часто! Оно молчит! Оно ничего не говорит моему сердцу об алтарях! Оно руководит мной, как всадник своим жеребцом на поле боя! Не жажда, но сам Мариус по вполне понятным тебе причинам отделяет добро от зла согласно старым обычаям; алчная же жажда знакома с природой, но не с моралью».

«Я люблю тебя, Мариус, – тихо произнесла я. – По-настоящему из всех мужчин я любила только тебя и моего отца. Но сейчас я должна уйти, уйти одна».

«О чем ты говоришь? – поразился он. – Едва минула полночь».

«Ты был очень терпелив, но сейчас мне нужно побыть наедине с собой».

«Я пойду с тобой».

«Не пойдешь».

«Но нельзя же так просто бродить по Антиохии, совсем одной».

«Почему нельзя? Если я захочу, то могу услышать мысли смертных. Только что мимо пронесли носилки. Рабы так пьяны, что лишь чудом удерживают ношу и не вываливают своего хозяина на дорогу, а сам он крепко спит. Я хочу погулять в одиночестве, там, в темном городе, пройтись по мрачным, опасным закоулкам, по местам, куда даже… даже бог не может зайти».

«Это твоя месть, – сказал он. Я направилась к воротам, он пошел за мной. – Пандора, не уходи одна».

«Мариус, любовь моя, – сказала я, повернулась и взяла его за руку. – Это не месть. Слова, что ты произнес „девушка“, „женщина“ – они ограничивали всю мою жизнь. Сейчас же я только хочу, ничего не боясь, зайти с голыми руками, с распущенными по спине волосами в любой очаг опасности, куда захочу. Я все еще пьяна ее кровью, твоей кровью! То, что должно сиять, лишь мерцает и подрагивает. Я должна побыть одна, обдумать твои слова».

«Но ты должна вернуться до рассвета, задолго до рассвета. Ты должна остаться со мной внизу, в склепе. Нельзя просто лечь где-нибудь в комнате. Туда проникнет смертоносный свет…»

Какой он заботливый, какой великолепный в своей ярости!

«Вернусь, – сказала я, – задолго до рассвета, а пока что у меня разорвется сердце, если мы с этой самой минуты не скрепим наши узы».

«Скрепим, – сказал он. – Пандора, ты сведешь меня с ума».

Он остановился у ворот.

«Дальше – ни шагу», – сказала я, уходя.

Я пошла вниз, к Антиохии. Ноги мои стали до того сильными, что я не замечала ни камешков, ни дорожной пыли; моим глазам, пронзавшим ночь, во всей своей полноте открылся тайный сговор сов и грызунов, вертевшихся среди деревьев, – они наблюдали за мной, а потом бежали прочь, как будто инстинкты предостерегали их против меня.

Вскоре я вошла в собственно город. Думаю, решительности, с которой я передвигалась от улочки к улочке, хватило бы, чтобы отпугнуть всякого, кто намеревался меня побеспокоить. От темноты веяло трусостью, и она была наполнена эротическими ругательствами – отвратительными путаными ругательствами, какими мужчины забрасывают женщину, если вожделеют ее, некой странной смесью угроз и пренебрежения.

Я чувствовала, как крепко спят в домах люди, слышала болтовню стражников в бараках за Форумом.

Я делала все, что обычно делают те, кого только что превратили в пьющего кровь. Я прикасалась к поверхности стен и завороженно глазела на обычный факел и мошек, сдававшихся на его милость. К моим голым рукам и тонкой тунике льнули мечты и грезы всей Антиохии.

По канавам и улицам сновали крысы. Река издавала свой собственный звук, и даже самое слабое волнение воды пустым эхом отдавалось от стоящих на якоре кораблей.

Форум, блистательный при свете негаснущих огней, ловил свет луны, словно был для нее противоположностью земного кратера – большой, сотворенной человеческими руками западней, замеченной и благословленной непреклонными Небесами.

Дойдя до своего дома, я обнаружила, что запросто могу забраться на крышу. Там я и уселась – спокойная, расслабившаяся, свободная, заглядывая во двор, в перистиль, где в одиночестве в течение трех ночей постигала истины, подготовившие меня к принятию крови Акаши.

Я все обдумала еще раз, спокойно, без боли, как будто обязана была сделать это ради той женщины, какой была прежде – посвященной, женщины, что искала прибежища в храме. Мариус был прав. В царя и царицу вселился демон, распространяющийся через кровь, питающийся ею и разрастающийся, – что сейчас и происходило внутри меня.

Не царь с царицей изобрели понятие справедливости! Законы и правосудие родились не от царицы, разломавшей на куски маленького фараона!