Энн Райс - Пандора

И этого Дэвида Перерожденного, Дэвида, обладавшего блистательной индийской красотой и всеми достоинствами, обусловленными британским происхождением и воспитанием, Лестат превратил в вампира, завладел и телом его, и душой, довершив чудо Обрядом Тьмы. Он вновь совершил грех, в равной мере потрясший его современников и тех, кто намного старше.

И это сделал с тобой твой лучший друг!

Добро пожаловать во Тьму, Дэвид. Добро пожаловать в царство шекспировской «луны непостоянной».

Ты храбро направился ко мне по мосту.

«Простите меня, Пандора», – тихо произнес ты с безупречным британским акцентом, характерным для высших слоев общества, и с привычной обманчивой британской ритмичностью, столь соблазнительной, что в ней почти что слышится: «Все вместе мы спасем мир».

Ты держался на почтительном расстоянии, словно я невинная девушка девятнадцатого века, чьи нежные чувства ты не осмеливаешься потревожить.

Я улыбнулась.

Потом я все же дала себе волю и как следует рассмотрела стоящего передо мной молодого вампира, которого посмел создать Лестат вопреки запретам Мариуса. И увидела главное: огромную человеческую душу, бесстрашную, но подверженную отчаянию, и тело, которое Лестат так стремился сделать сильнее, что сам едва не пострадал, отдав тебе гораздо больше крови, чем требовалось для трансформации и чем мог пожертвовать без ущерба для себя. Он старался передать тебе свое мужество, свою сообразительность, свое коварство; он пытался выковать для тебя броню из крови.

Он достиг желаемого. Твоя сила заметна и обусловлена множеством факторов. С кровью Лестата смешалась кровь нашей царицы – Матери Акаши. Мариус, мой древний возлюбленный, тоже давал ему кровь. Ох уж этот Лестат! Чего только о нем не рассказывают! Говорят, что он, возможно, пил даже кровь самого Христа.

Именно об этом я заговорила с тобой в первую очередь – только лишь потому, что слишком уж сильным было мое любопытство. Ибо, как правило, любая попытка больше узнать об этом мире заставляет столкнуться с невероятным количеством трагедий и не вызывает ничего, кроме отвращения.

«Расскажи мне правду, – попросила я. – О той истории, о Мемнохе-дьяволе. Лестат утверждал, что попал на Небеса и в преисподнюю. Он принес с собой Покрывало святой Вероники с изображенным на нем ликом Христа! Оно обратило тысячи людей в христианство, излечило их от отчуждения и избавило от горечи. Оно заставила других Детей Тьмы воздеть руки навстречу смертоносному утреннему свету, как будто это не солнце, а божественный огонь».

«Да, все произошло так, как я описывал, – с этими словами ты слегка наклонил голову, но скорее из вежливости, чем от преувеличенной скромности. – И вам известно, что некоторые… из нас погибли в своем рвении, в то время как газетчики и ученые собирали наш пепел для исследований».

Твое спокойствие приводило меня в восхищение: благоразумие двадцатого века, разум, обогащенный и отягощенный несметным количеством информации, живая речь, интеллект, склонный к быстроте решений, синтезу, исследованию вероятностей, – и все это на фоне ужасных происшествий, войн, резни, хуже которых мир еще не видывал.

«Все это произошло на самом деле, – сказал ты. – И я действительно встречался с Мекаре и Маарет – древнейшими из нас, а потому вам нет нужды опасаться, ибо я знаю, как хрупок наш корень. Однако я весьма признателен вам за доброту и заботу обо мне».

Я была очарована.

«А что ты сам подумал о священном Покрывале?» – спросила я.

«Фатима, госпожа наша, – тихо произнес ты. – Покровы Турина, калека, выходящий из чудотворных вод Лурдеса! Какое утешение мы бы обрели, если бы могли с легкостью принять все это на веру!»

«А ты не поверил?»

Ты покачал головой.

«Лестат на самом деле тоже не поверил. Покрывало унесла в мир смертная девушка Дора – она выхватила его у Лестата. Но должен сказать, что вещь эта уникальна и изготовлена с непревзойденным мастерством, мне никогда не доводилось видеть предмет, более заслуживающий названия „реликвия“. – В твоем голосе явственно прозвучало уныние. – Его создавали с какими-то грандиозными намерениями».

«А вампир Арман, хрупкий маленький Арман, – он поверил? – спросила я и добавила в ожидании утвердительного ответа: – Арман посмотрел на него и увидел лицо Христа».

«В достаточной степени, чтобы умереть за него, – мрачно заметил ты. – Достаточно, чтобы раскрыть объятия навстречу восходящему солнцу».