Энн Райс - Пандора

Нечто, возникшее в моем разуме, произнесло:

«Вспоминай!»

Едва слышный отчаянный голос у меня в голове, подстрекавший меня «вспомнить» ради самой себя.

Но воспоминания только привели к путанице и неразберихе. Между реальностью – моей каютой и рокотом волн – и неким смутным пугающим миром, миром храмов, окутанных словами, творящими волшебство, падала завеса! Удлиненные прекрасные бронзовые лица. Шепот:

«Бойся жрецов Ра! Они лгут!»

Я вздрогнула и закрыла глаза. Царица-Мать прикована к трону цепями! Она плачет! Это был ее плач! Невыразимо.

«Понимаешь, она забыла, как нужно править. Делай что мы говорим».

Я вздрогнула и проснулась. Я и хотела понять, и не хотела. Царица в чудовищных оковах плакала. Я ее не разглядела. Все шло в развитии. Все виделось в деталях.

«Пойми, царь уже рядом с Озирисом. Смотри, какой у него взгляд; тех, чью кровь ты пьешь, ты отдаешь Озирису; каждый становится Озирисом». «Но почему же кричала царица?» Нет, это безумие. Нельзя позволять этой путанице брать над собой верх. Я не смогла бы намеренно ускользать в эти фантазии или воспоминания, если предположить, что они действительно имеют под собой основание. Должно быть, это чепуха, искаженные картины, вызванные горем и чувством вины – чувством вины за то, что я не побежала к очагу и не вонзила себе в грудь кинжал.

Я попыталась вспомнить успокаивающий голос отца, объяснявшего, что кровь гладиаторов насыщает жажду мертвых, Manes.

«Кое-кто считает, что Мертвые пьют кровь, – давным-давно говорил мой отец за обедом. – Поэтому мы так боимся несчастливых дней, когда считается, что Мертвые могут ходить по земле. Лично я думаю, что это ерунда. Мы должны почитать своих предков…»

«А где Мертвые, отец?» – спросил мой брат Люций.

И. кто же поднялся на другом конце стола, чтобы процитировать Лукреция грустным девичьим голосом, заставившим, однако, замолчать всех мужчин? Лидия!

«Нет, – довольно мягко ответил мне отец. – Лучше процитируй Овидия: „Призраки малого просят: превыше даров дорогих ценят они почитание“. – Он выпил вина. – Призраки – в подземном мире, они не причинят нам вреда».

«Мертвых нигде нет, их вообще нет», – отозвался мой старший брат Антоний.

Отец поднял кубок.

«За Рим, – сказал он, и наступил его черед цитировать Лукреция: – „Эта природа вещей: столь много в ней всяких пороков…“»

Сплошные пожатия плечами и вздохи. Римский подход. Даже жрецы и жрицы Изиды присоединились бы к словам Лукреция:

Пьяна? Одурманена? Бычья кровь? Внутренний строй? Все сводится к одному. Знать! Верти стихи, как хочешь. А фаллос Озириса навеки останется в Ниле, и воды Нила всегда будут оплодотворять Мать Египет – смерть порождает жизнь с благословения Матери Изиды. Конкретная схема, своего рода «внутренний строй» природы.

Галера все плыла.

В этих мучениях я изнывала еще дней восемь, часто лежа по ночам без сна, а засыпая только днем, чтобы не видеть снов.

Неожиданно ранним утром в мою дверь постучался Иаков.

Мы уже прошли половину пути по Оронту. До Антиохии – двадцать миль. Я, как могла, убрала волосы в шиньон на затылке (раньше я никогда этого не делала без рабыни), прикрыла римский наряд большим черным плащом и приготовилась к высадке – женщина Востока, скрывающая лицо, под защитой евреев.

Когда на горизонте показался город, когда нас приветствовала и приняла к себе гавань – мачты, шум, запахи, крики, – я выбежала на палубу посмотреть. Город оказался великолепным.

«Вот видите», – сказал Иаков.

Меня усадили в носилки и быстро понесли через широкие рынки на набережной, через большую открытую площадь, забитую людьми. Повсюду я видела храмы, галереи, книготорговцев, даже высокие стены амфитеатра – то же, что и в Риме. Нет, это далеко не маленький город.

Молодые люди толпились у брадобреев, готовясь побриться, как велел обычай, и закрутить на лбу завитки – прическа, введенная в моду Тиберием по собственному примеру. Везде винные лавки. Переполненные рынки рабов. Я обратила внимание на то, что целые улицы отданы определенным ремесленникам – улицы палаточников, улицы серебряных дел мастеров.