Энн Райс - Пандора

До рассвета нужно успеть добраться до холмов, но это невозможно. Я двигаюсь прямо на солнце.

Внезапно над холмами загорелся смертоносный свет. Глаза пронзила невыносимая боль. Их жгло, как огнем.

«Мои глаза! – вскричала я и подняла руки, чтобы прикрыть их. Меня охватило пламя. Я закричала: – Амон-Ра, проклинаю тебя!»

Я выкрикнула еще одно имя. Я понимала, что обращаюсь к Изиде, но имя было другое.

Я проснулась. Я резко выпрямилась, вся дрожа. Сон был четкий, как видение. Он потряс меня до глубины души. У меня была прошлая жизнь?

Я вышла на палубу корабля. Все было в порядке. На горизонте еще виднелась суша и сияли маяки, судно шло своим курсом. Я смотрела на море, и мне хотелось крови.

Не может быть. Это злое знамение, обманы скорби, думала я, чувствуя, что горю. Я не могла забыть вкус крови, он казался вполне естественным, приятным и идеально подходил для утоления моей жажды. Я снова увидела застывшее в неестественной позе тело крестьянина на болотах.

Это был настоящий ужас; от того, что предстало перед моими глазами, никуда не деться. Я едва не дымилась, чувствовала себя как в лихорадке.

Ко мне подошел Иаков, высокий молодой человек. С ним рядом стоял юный римлянин. Юноша уже начал бриться, но в остальном выглядел раскрасневшимся, сияющим ребенком.

«Неужели в свои тридцать пять я настолько стара, что все молодое мне кажется красивым?» – устало подумала я.

Он плакал:

«Мою семью тоже предали! Мама заставила меня уехать!»

«И кому мы обязаны нашей общей катастрофой?» – спросила я, гладя ладонями его мокрые щеки. Совсем еще детский рот, но щетина вокруг него кажется жесткой. Сильные широкие плечи, легкая просторная туника. Почему он не мерзнет здесь, на воде? Может быть, и мерзнет.

Он покачал головой. Он все еще был хорошеньким, а позже станет красивым. Темные волосы завиваются весьма мило. Он не стыдился своих слез и не извинялся за них.

«Моя мать не умирала, пока не рассказала мне. Когда делатории сказали, что мой отец строил заговор против императора, отец засмеялся. На самом деле засмеялся. Его обвинили в совместных заговорах с Германиком! Мать не могла умереть, не рассказав мне об этом. Она сказала, что отца обвинили только в беседах с другими мужчинами о том, что он будет служить Германику, если их пошлют на север».

Я устало кивнула.

«Ясно. Мои братья, наверное, говорили то же самое. А Германик – наследник императора и Imperium Majus на Востоке. Однако говорить, что будешь служить Риму под командованием красивого полководца, считается предательством».

Я повернулась, чтобы уйти. Понимание событий не принесло утешения.

«Мы доставим вас в разные города, – сказал Иаков, – к разным друзьям. Лучше не будем говорить, куда именно».

«Не оставляйте меня, – попросил мальчик, – только не сегодня».

«Ладно», – ответила я. Я повела его в каюту и закрыла дверь, вежливо кивнув Иакову, следившему за нами с рвением стража.

«Чего ты хочешь?» – спросила я.

Мальчик пристально посмотрел на меня и покачал головой. Он раскинул руки, повернулся, подошел и поцеловал меня. Мы предались неистовым поцелуям.

Я сняла рубашку и упала с ним на кровать. Невзирая на по-детски нежное лицо, он был уже настоящим мужчиной.

И дойдя до экстаза, что оказалось довольно легко, учитывая его феноменальную энергию, я почувствовала вкус крови. Я стала той, что пила кровь в моем сне, и расслабилась, но это ничего не меняло. Он вполне мог закончить обряды к собственному удовлетворению.

«Ты богиня», – прошептал он, поднявшись.

«Нет», – прошептала я. Начинался сон. Я услышала, как над песком поднимается ветер. Уловила запах реки. – Я – бог… бог, который пьет кровь.

Мы совершали ритуалы любви, пока не лишись последних сил.

«Веди себя с нашими хозяевами осмотрительно и предельно прилично, – сказала я. – Они никогда такого не поймут».

Он кивнул;

«Я тебя обожаю».

«В этом нет необходимости. Как тебя зовут?»

«Марцелий».

«Отлично, Марцелий, ложись спать».

Мы с Марцелием бурно проводили каждую ночь, пока наконец не увидели знаменитый фаросский маяк; тогда мы поняли, что прибыли в Египет.

Было совершенно очевидно, что Марцелия оставят в Александрии. Он объяснил мне, что его бабушка по матери еще жива, она гречанка, как и весь ее клан.

«Не рассказывай мне таких подробностей, иди, – сказала я. – Желаю тебе быть мудрым и жить в безопасности».

Он умолял меня пойти с ним. Он сказал, что влюбился в меня и хочет на мне жениться. Не важно, что я не могу иметь детей. Ему все равно, что мне тридцать пять лет. Я тихо смеялась, не желая его обидеть.