Энн Райс - Вампир Лестат

Мне снилась моя семья. Мы обнимали друг друга. Даже Габриэль в бархатном платье была здесь. Замок был сожжен дотла. Все присланные мною сокровища либо расплавились, либо превратились в пепел. Все всегда возвращается в прах. Как там говорится: прах к праху и пепел к пеплу?

Впрочем, неважно. Я вернулся и превратил всех родных в вампиров. И теперь мы стали семьей де Лионкуров – белолицые красавицы и красавцы, включая даже младенца, над которым склонилась мать, держа в руках извивающуюся серую крысу и собираясь накормить ею ребенка.

Мы со смехом целовались и бродили по сгоревшим черным развалинам – мои белолицые братья, их белолицые жены, похожие на призраков дети, стайкой охотящиеся за жертвами. А мой слепой отец, совсем как в библейской легенде, вдруг вскочил с криком:

– Я ПРОЗРЕЛ!

Мой старший брат крепко меня обнял. Нарядно одетый, он выглядел просто великолепно. Я никогда не видел его таким прекрасным, а благодаря крови вампира лицо его приобрело открытое и одухотворенное выражение.

– Ты знаешь, это просто чудо, что ты приехал и преподнес всем нам Темный Подарок! – И он весело рассмеялся.

– Темный Дар, дорогой, Темный Дар, – поправила его жена.

– Потому что если бы ты не совершил свои обряды, – продолжил брат, – все мы просто погибли бы.

Дом опустел. Багаж уже был отправлен. Через два дня корабль покинет Александрию. Со мной остался только один саквояж. На борту корабля сыну маркиза положено время от времени менять костюмы. И, конечно же, со мной была скрипка.

Габриэль стояла возле арки, ведущей в сад, – изящная, длинноногая и прекрасная в своем белоснежном платье из хлопка и неизменной шляпе на распущенных волосах.

Интересно, эти удивительные длинные волосы были распущены ради меня?

Мое горе становилось все более глубоким. Оно, словно морской прилив, постепенно вбирало в себя все потери, выпавшие мне как в смертной, так и в бессмертной жизни.

Позже горе ушло, но ощущение того, что я тону, вернулось вновь. Я чувствовал себя словно во сне, по которому плыл не по своей воле и которому не было конца.

Мне вдруг пришло в голову, что волосы ее можно сравнить с золотым дождем и что поистине, когда смотришь на того, кого любишь, все поэтические образы мира обретают смысл.

– Скажите, что вам еще нужно от меня, матушка? – спросил я, обратив вдруг внимание на то, что комната вновь приобрела цивилизованный вид: стол, лампа, стул…

Все мои ярко раскрашенные птички исчезли – должно быть, их отнесли на базар, чтобы продать. И серые африканские попугаи, способные прожить дольше, чем люди, – тоже. А Ники прожил всего тридцать лет.

– Вам нужны деньги?

Щеки ее вспыхнули, стремительно меняя цвет от голубого к фиолетовому. На какое-то мгновение мне показалась, будто в ней промелькнуло что-то человеческое. Как будто мы вновь стояли в ее комнате с сырыми стенами, множеством книг и ярко горящим в камине огнем. А была ли она человечной тогда?

Она наклонила голову, и поля шляпы полностью скрыли от меня ее лицо.

– Но куда же ты направишься? – неожиданно спросила она.

– В маленький домик на Рю-Дюмейн в старом французском городе, который называется Новый Орлеан, – холодно и резко ответил я. – А что я буду делать, после того как он умрет и навсегда обретет покой, не имею ни малейшего представления.

– Ты не можешь так думать и поступать! – воскликнула она.

– У меня уже заказан билет на ближайший корабль из Александрии. Я отправлюсь в Неаполь, потом в Барселону. Из Лиссабона отплыву в Новый Свет.

Лицо ее сделалось уже, черты лица стали резкими. Губы дрогнули, но с них не сорвалось ни слова. И вдруг я увидел, что к глазам ее подступили слезы, и почувствовал, что она хочет меня обнять или хотя бы прикоснуться ко мне. Но я отвернулся, сделав вид, что занят чем-то лежащим на столе, и стиснул кулаки, чтобы унять дрожь. Как хорошо, подумал вдруг я, что Ники унес с собой в небытие свои руки. Если бы он это не сделал, мне пришлось бы ехать за ними во Францию, прежде чем я смог бы продолжить свой путь.

– Не может быть, чтобы ты ехал к нему! – прошептала она.

К нему?! Как она смеет! Ведь он же мой отец!

– Какой смысл говорить об этом сейчас? Я уже еду! – ответил я.

Она лишь отрицательно качнула головой и подошла к столу. Походка ее была еще более легкой и неслышной, чем у Армана.

– Кто-нибудь из нам подобных отваживался совершать столь далекое путешествие и пересекать океане – спросила она.