Энн Райс - Витторио-вампир

А затем – рыдания… Такие горькие… страдальческие… обреченные…

Когда я вновь открыл глаза, уже наступило утро. Слепящее солнце обжигало, а головная боль терзала невыносимо.

На мне верхом сидел какой-то человек, он пытался сорвать с меня всю одежду. Пьяный идиот. Я перевернулся, ошеломленный и слабый, охваченный приступом жуткой дурноты, и сбросил его, а потом, размахнувшись, ударил, оглушил до полного беспамятства.

Я попытался встать, но не смог. Тошнота была нестерпимой. Все вокруг меня еще спали. Солнце слепило глаза, обжигало кожу. Я прижался к сену. Жара опаляла голову, а когда я пальцами провел по волосам, они показались мне раскаленными. Головная боль пульсировала в висках.

– Иди в тень, – произнес чей-то голос. Какая-то старая карга, вынырнувшая из-под соломенной крыши. – Ступай сюда, здесь прохладно.

– Провалитесь все вы, – отозвался я. И вновь провалился в сон. Меня уносило куда-то…

Незадолго до наступления вечера я опять пришел в сознание. Старуха – та самая – подала мне миску с бульоном, и я принялся пить, забыв о хороших манерах, неряшливо, торопливо.

– Дьяволы, – сказал я. – Они уснули. Мы можем… мы можем… Но тут до меня дошла вся бессмысленность такой затеи. Мне захотелось перевернуть миску, но я продолжал отхлебывать горячее варево.

– Это не просто кровь, это вино, и притом доброе вино, – заверила меня старуха. – Пей его, мой мальчик, и вся боль уйдет, ты не будешь ее чувствовать. Ведь они скоро убьют тебя. На самом деле все не столь ужасно.

Я понял это, когда снова стемнело.

Я перевернулся.

Наконец я смог полностью раскрыть глаза, и они уже не болели, как днем.

Значит, все это время, от восхода до заката солнца, я провел в опьяненном, отупляющем и ужасном состоянии. Я покорился их замыслам Я был беспомощен, когда стоило попытаться призвать к мятежу этих людей, совершенно не способных действовать самостоятельно. Боже правый, как я позволил такому случиться! О, какая невыносимая печаль, какое ледяное уныние!.. И эта сладость оцепенения.

– Проснись, мой мальчик. Голос дьявола,

– Они хотят тебя этой ночью.

– Интересно, кому и зачем я понадобился? – спросил я, поднимая голову. Факелы пылали. Все вокруг сияло и сверкало, а сверху доносился шелест листвы и острый запах апельсиновых деревьев. Весь мир был соткан из пляшущих языков пламени и завораживающего узора из черных листьев. Весь мир состоял из голода и жажды.

Варево кипело, и этот запах поглощал все другие. Я открыл рот, чтобы меня покормили еще, хотя поблизости никого не было.

– Я покормлю тебя, – произнес дьявольский голос. – Но ты должен сесть – тебя нужно умыть. Сегодня ночью тебе следует хорошо выглядеть.

– Зачем это? – сказал я. – Все они умерли.

– Кто?

– Моя семья.

– Здесь нет никаких семей. Здесь есть Двор Рубинового Грааля. Ты – собственность Властелина Двора. А теперь тебя надо подготовить.

– Для чего меня надо подготовить?

– Для Мессы, тебе нужно туда явиться. Вставай, – сказал усталым голосом дьявол, наклонившись ко мне. Он опирался на свою метлу, непокорные кудри шапкой обрамляли лицо. – Ну, вставай же, мальчик. Ты им нужен. Уже почти полночь.

– Нет, нет, полночь еще не настала, не может быть! – вскричал я. – Нет!

– Не пугайся, – равнодушно произнес он. – Это бесполезно.

– Но ты не понимаешь. Все дело в потере времени, в потере смысла, в утрате тех часов, когда мое сердце билось, а мозг спал! Я ничего не боюсь, ты, ничтожный дьявол!

Он прижал меня спиной к сену и принялся умывать.

– Вот так, потерпи, ты просто красавчик! Они всегда приносят в жертву таких, как ты. Ты силен, у тебя великолепное сложение, красивое лицо. Взгляни на себя: не удивительно, что госпожа Урсула мечтает о тебе и плачет. Они увели ее отсюда.

– Ах, но я тоже мечтаю о ней…– проговорил я. Неужто я разговаривал с этим чудовищным служителем так, словно мы с ним были закадычными приятелями? Куда исчезла вся роскошная паутина, сплетенная из моих сновидений, – громадное, блистающее великолепие?

– Ты можешь разговаривать со мной, почему бы и нет? – сказал он. – Ты умрешь счастливым, мой красивый господин. И ты побываешь в нашей церкви, сияющей огнями, и на Мессе. Тебя принесут в жертву.

– Но я мечтаю о той луговине. Я видел что-то на этом лугу. Нет, то была не Урсула. – Я разговаривал сам с собой, с собственным околдованным рассудком, уговаривал собственный ум, чтобы заставить его слушать. – Я видел кого-то на этом лугу, кого-то столь… Я не могу…