Аарон Макдауэлл - Песок. Повесть длиною в одну ночь

Ничего и никогда.

Я отстранился от Димки, поглядел на него.

В его глазах стояли слезы.

Мертвые не плачут.

Живой.

— Димка, поехали домой?

Изнутри робко кольнула надежда, - а вдруг? Он вздохнул, отошел на шаг. Затем нагнулся и подобрал вырезку из газеты, которую я опять-таки уронил.

— Ты уронил, Серый, — укоризненно сказал он.

Я мысленно сплюнул.

— Спасибо, — поглядел на мятый тонкий листок плохой газетной бумаги. — Читал?

— Читал, — просто ответил Димка, улыбнувшись. — Глупо получилось. Серый.

Он помолчал, как будто решаясь.

— Ты мне скажи...

— Что сказать-то?

— Не, ну ты мне скажи.

Димка явно был смущен.

— Да что случилось-то?

Да нет, ничего, кроме того, что ты холодной февральской ночью общаешься с мальчиком, которого уже семь лет как нет в живых.

Мне показалось, что остров дернулся, как будто получил пощечину. Димка не отреагировал никак. Я решился.

— Слушай, Димка.

И как спросить? Любой вопрос — как будто интервью беру.

— Можно вопрос?

— Давай, — легко и беззаботно согласился он, но тут же посерьезнел, взволнованно поднял кверху брови. — Только ты мне сейчас скажи... Я просто хочу, чтобы получилось. Если холодно — сразу скажи. Вот только честно. Тебе сейчас не холодно?

А тебе?

— Нет, — ответил я совершенно искренне. — С тобой, Димка, никогда не холодно.

Глаза Димки счастливо заблестели.

Димка-cтарший умер, когда мне было восемнадцать.

На тот момент я совмещал учебу в университете с работой сборщика компьютеров, чему Димка был очень рад. Я сдержал данное слово.

— Взялся за ум наконец-то, — говорил он. — Лучше поздно, чем никогда.

Умер он веселым и теплым майским днем, когда я радостный возвращался из учебного заведения, понимая, что эту сессию сдам автоматом, — и на "отлично". К тому же, я уже пять месяцев не курил. Мне очень хотелось порадовать Димку, человека, который был для меня всем, — родителями, учителем, другом, наставником. К сожалению, понимание того, что для тебя значит человек, часто приходит очень поздно.

Но лучше поздно, чем никогда, так ведь, Димка? — думал я, глотая слезы, стоя над открытым гробом.

— Малой, — кто-то держал меня за плечо сильной рукой. — Если что, все порешаем, обращайся.

Я молчал.

— Димон правильный пацан был, честный. Похороним как надо, не боись, малой. Деньги нужны?

Я молчал. Глотал слезы.

Шока не было. Я почему-то знал, что случится нечто невероятно гадкое и нехорошее, ждал этого. Жизнь шла, и шла неплохо, но по ночам я чуть не выл от накатывающей глухой тоски, пряча лицо в подушку. Чувствовал, — беда где-то рядом. И тому, что она все-таки ворвалась в стройный уклад нашей жизни, не удивился.

Димка, наверное, тоже знал — недавно в его глазах появились какие-то больные желтые искорки, пронизывающие его зеленые глаза безграничной глубиной печали. Появились — да так и остались, пока эти глаза не закрылись навсегда.

— Сердце у него было слабое, — опять тот же голос. Лица не помню, помню мозолистые руки, пальцы в наколках.

Помню, что тогда понял — никогда не буду к ним обращаться.

Я был отчислен за неуспеваемость со второго курса.

Снова стал курить за месяц до этого.

Я понял, что мне хочется курить.

Выдыхая дым, я снова поглядел на небо. Откуда столько звезд? Как они смогли прорваться сквозь блокаду тяжелых туч и подарить столько света? Тем ценнее подарок — долгие века они копили свой свет, чтобы потом мы восхищались им.

Хотя... Восхищаться звездами? Я давно отвык от этого.

Но сейчас можно. Я ребенок.

Которому тридцать.

— Ты чего-то спросить хотел, — напомнил мне Димка.

Я медленно заговорил.

— Тогда, на пляже... Зачем ты меня в воду погнал?

Димка вздохнул, виновато развел руки.

— Я не хотел, Серый. Просто... Я думал, — хорошо бы сей час, чтоб можно было искупаться. Ведь было же лето! — он снова вздохнул. — Я не знал, что так будет.

— Как там? — вырвалось у меня невольно.

— Там?

Закончить мысль надо. Хоть и больно.

— Там, где ты сейчас, — очень тихо сказал я.

Но Димка услышал.

— Где я сейчас... — он задумался. — Там да, там лето.

— А как ты сейчас выглядишь? — каждый вопрос похож на хождение по острым иглам. Тяжело, больно, и кажется, что не справишься, потому что слишком много на себя взял. — В смысле, сейчас ты в куртке, в спортивном костюме том злосчастном, под низом еще одни штаны... наверное.

— А как же, — просиял Димка. — Ты ж просил одевать их зимой.