Аарон Макдауэлл - Песок. Повесть длиною в одну ночь

Я ребенок, вашу мать.

Чего вы от меня хотите? Что хотите мне дать?

Ничего мне не надо. Ничего не вернуть. Ничего не исправить.

Димка, ты ли это? — стучалась в голове испуганной птицей единственная мысль. А тот, кто сейчас задает этот вопрос, — я ли это? Или где — я?

Я бежал изо всех сил. Ноги увязали в ставшем неожиданно цепким песке, который ни за что не хотел отпускать меня отсюда. Упал, пополз на четвереньках, задыхаясь своим криком.

— Прекрати морочить, отпусти! — срываясь на крик, шептал я. — Не трожь, оставь, отпусти...

А в ушах моих плакал умирающий Димка.

Убил?

Я убил?!

Я набрал полную пригоршню песка и умылся им, раздирая колючими песчинками свое лицо, смешивая слезы и кровь с гранулами мерзлого холода.

И вдруг стало спокойно и горько, как бывает, когда кто-то добрый посадит тебя на колени и начнет утешать, успокаивать, погладит по голове с нежностью и пониманием, и все проблемы останутся позади, ненужные и неважные. Словно нарыв в моей душе прорвался, и вместе с гноем вытекла вся ноющая боль, которую я взращивал целых семь лет. Прекратил стучать в голове кровавый молот, перестал прыгать пляж.

Я боялся оглянуться. А вдруг Димка все еще сидит там и горько плачет...

Не оглядываясь, я поднялся и пошел вперед.

Прочь с острова.

Я ненавижу тебя, остров. Ведь это ты заставил Димку делать все это. Ты его убил. Не я. Не тот несчастный мотоциклист.

Ты.

И за это ты будешь наказан. Не мной. Я всего лишь нелепое нашкодившее ничто.

Поэтому не относись ко мне слишком серьезно. Который час хотя бы скажи, и я отстану…

Взрезая воздух крыльями, подлетела ворона.

— Уйди, добром прошу, — со страшным спокойствием сказал я. Ворона послушно улетела, словно и правда испугалась.

К горлу тяжелым комом подкатила тошнота, и меня вырвало.

И тут же вырвало еще раз.

— Дим… — слабо сказал я, глядя на Димку.

Стало легче, только голова гудела, как транcформатор.

— Доволен? — изобличающе-заботливый голос Димки выводил меня из себя. — Боже мой, четырнадцать лет, а ума нет…

Да, доволен, твою мать. Не знаю. Может, и доволен. Не знаю.

— Пошел ты, — невнятно пробормотал я, и снова склонился над унитазом. Спазм сжал желудок, но рвать уже было нечем. Я закашлялся.

— На, выпей еще, — Димка протянул мне кружку с алой жидкостью.

Я затухающим взглядом посмотрел на кружку, нечувствительными слабыми пальцами взял ее, поднес к губам. Но заставить себя выпить хотя бы грамм не смог.

— Пей же, давай! — похоже, Димка находился на грани истерики.

Почему-то мне стало очень жалко себя и Димку. Захотелось плакать, но я не смог. Держать голову было трудно, она все время падала. И хотелось спать. Но я не спал, потому что откуда-то знал, что не проснусь. Но это постепенно становилось неважным.

— Что это были за таблетки?

— Не знаю…

Откуда мне знать. Я просто залез в аптечку, не глядя взял несколько упаковок таблеток, и сосредоточенно их проглотил, запив стаканом воды из-под крана, смахивая слезы с ресниц. По-моему. А теперь вот проваливаюсь в бесконечно прямую темноту, где будет очень хорошо…

— Не спать!

Удар по щекам. Никогда не слышал, чтобы Димка так орал.

— Не спать!!!

Еще один.

Я открыл глаза.

— Да не сплю я…

Зачем-то поднял руку. Никогда не замечал, что моя рука такая тяжелая. Да и вообще — все тело тяжелое и неуправляемое, голова так вообще. Особенно голова, все норовит упасть.

— Пей, Сережка. Пей, родной, я прошу тебя, ну. Пей же, идиота кусок…

Сейчас, Димка. Для тебя — все что скажешь.

— Пей, давай, родненький. Что ж ты делаешь, что ж ты…

Я пью. Глоток за глотком. Роняю чашку. Меня снова выворачивает тем, что секунду назад выпил.

— Хорошо, хорошо, — это Димка. Он здесь, рядом. Наверное, только он и держит меня еще здесь, рядом. — Пей еще, умоляю.

Пью.

Кажется, что я обложен ватой. Нет рядом Димки, мне только показалось, что он здесь, нет никого, только вата и глухие удары сердца сквозь вспышки внутри головы и леденящий страх.

— Все, Серенький. Вставай, вставай, малыш…

Встаю. Наверное, встаю. Ничего не чувствую.

— Хорошо, молодец. Идем, едем…

Наверное, то, как я иду, смотрится очень страшно.

Я так думаю — я чувствую, что Димке страшно.

— Шеф, ну давай скорее. Умоляю, ты видишь, что секунды решают?

— Да что ж я сделаю?

— По тротуару давай!

Холодный март, немного снежит робкая еще весна. Она смущенно глядит на рослого и сильного мужчину с длинными волосами, который несет на руках в больницу нескладного худощавого подростка в летних шортиках и серым цветом лица.