Потом он сорвался. Из-за Джорджа Хартфилда.
Все их надежды пошли прахом в кабинете директора школы мистера Кроммерта, где все пропахло старинной кожей диванов и переплетов книг, где на стенах висели литографии с портретами бывших директоров Ставингтонской школы, начиная с 1879 года, со времени ее основания. За окнами кабинета апрельский ветерок шуршал листьями плюща, и издали доносились крики игравших ребят, а от радиатора под окном исходил тонкий свист перегретого пара. Здесь все походило на сцену из его собственной пьесы. И ему подумалось: нет, это не пьеса, а суровая реальность. Его жизнь. Как же он умудрился так ее испоганить?
— Положение серьезное, Джек. Чертовски серьезное. Совет попечителей попросил меня довести свое решение до твоего сведения.
Совет потребовал отставки Джека, и Джек вынужден был дать согласие. При других обстоятельствах он продержался бы в должности до июня, когда предполагалось переизбрание на новый срок.
После беседы в кабинете Кроммерта была самая ужасная ночь в жизни Джека. Еще никогда он не испытывал такой жажды напиться — у него просто руки тряслись. Он, как слепой, натыкался на вещи, его душила злоба, и все время подмывало выместить ее на Денни и Венди. Он убежал из дома в страхе, что может поколотить их, и опомнился только возле бара. От искушений войти его удерживала лишь мысль о том, что, если он напьется, Венди бросит его окончательно и заберет с собой Денни. Для него это будет концом.
Вместо бара, где мутные тени за широкой витриной поглощали воду забвения, он отправился к Элу Шокли. Совет попечителей проголосовал за отставку Джека шестью голосами, и лишь один голос был против. Этот голос подал Эл Шокли.
Очнувшись от воспоминаний, Джек набрал номер междугородной станции и попросил соединить его с Элом, за две тысячи миль отсюда. Телефонистка сказала, что вызов обойдется ему в один доллар восемьдесят пять центов за три минуты. Время не играет роли, детка, подумал Джек, засовывая в прорезь автомата восемь четвертаков. Послышались электронное пощелкивание и гудки по мере того, как его вызов пробивался по проводам в далекий Восток.
Отец Эла был «стальным бароном». После его смерти сыну в наследство достались огромное состояние и целая куча различных представительств в правлениях и директоратах, в том числе и в Совете попечителей Ставингтонской подготовительной школы. Эл и Джек были однокашниками, вместе заканчивали университет. Поскольку Эл жил неподалеку от школы, он, естественно, проявлял интерес к ее делам и несколько лет был даже тренером школьной теннисной команды.
Эл и Джек подружились вполне обычным образом: на школьных и университетских вечеринках они были самыми «поддатыми» из всех гостей. Шокли был в разводе, а брак Джека дышал на ладан, хотя он любил свою Венди и клятвенно (довольно часто) обещал ей исправиться ради нее и сына.
Для Джека и Эла вечеринки часто заканчивались тем, что они вдвоем бродили из одного бара в другой, пока те не закрывались. Бывали дни, когда Джек вваливался в их домик утром. Серый рассвет проникал сквозь щели в ставнях, падал на Венди и малыша, лежавших в обнимку на раскладном диване. Кулачок Денни упирался в подбородок матери. Глядя на них, Джек называл себя скотиной и преисполнялся отвращением к себе, которое подступало к горлу сильнее, чем тошнота от пива, сигарет и мартини. В такое время он серьезно и хладнокровно подумывал о том, чтобы покончить с собой с помощью револьвера, веревки или бритвы.
Если пьянка случалась посреди недели, ему удавалось поспать часа три, затем он поднимался, одевался, жевал четыре таблетки экседрина и отправлялся в школу на урок по американской поэзии, еще не протрезвев. Доброе утро, ребятки, сегодня Красноглазое Чудо расскажет вам о том, как жена знаменитого поэта Лонгфелло погибла во время большого пожара.
Он отнюдь не считал себя алкоголиком… Что вы, он может бросить пить в любой момент! Но сколько уроков он пропустил или давал их небритым, благоухая парами выпитого накануне! А сколько ночей они с Венди провели врозь, на разных постелях. А сколько слез она пролила, закрывшись от него в ванной. Вспомни-ка взгляды, которые бросали на тебя коллеги на вечеринках, где подавали вино. Потом пришло понимание того, что о нем ходят слухи, и осознание того факта, что все его усилия выжать из себя хоть что-нибудь за «Ундервудом» кончались скомканными листами бумаги в мусорной корзине. А ведь прежде он был самым ценным приобретением для Ставингтона, подающим большие надежды литератором и, вероятно, крупным специалистом, способным обучать великому таинству под названием «литературное творчество». Он опубликовал два десятка рассказов, начал работать над пьесой, и где-то в глубине его души зрел замысел большого романа. Но потом его поразило бесплодие, а преподавание выродилось в халтуру.
Читать дальше