Энн Райс - Любовь и зло

Казалось, весь подвал ходит ходуном. Связанная мебель спрыгивала с винных бочек, словно началось землетрясение. Бутылка с вином больно ударила меня по голове, и я почувствовал, как кисло пахнущая жидкость заструилась по плечу. Я попятился, ощущая, как кружится голова, как мгла заволакивает сознание. Но подсвечник я держал крепко, словно от этого зависела моя жизнь.

Меня так и подмывало заорать на привидение, заспорить с ним, потребовать от него благодарности за то, что я соизволил прийти сюда ради него, но я сейчас же понял, насколько это самонадеянно, эгоистично и глупо. Он страдает. Какое ему дело до моих намерений?

Я склонил голову и принялся негромко молиться: «Господь, не дай мне потерпеть неудачу, как это случилось с Лодовико». И снова я выбрал наполовину забытый псалом и принялся выговаривать древние слова, взывающие к Богу, и призрак понемногу успокоился.

Он стоял, по-прежнему указывая в пол. Да, он показывает мне место.

Неожиданно из дверного проема наверху лестницы послышался голос Пико:

— Господин, ради всего святого, выходите!

Нет, не сейчас, с отчаянием подумал я.

Призрак растворился.

Все предметы в подвале, способные отрываться от земли, вдруг полетели по воздуху. Свечи задуло.

В кромешной темноте я уронил подсвечник, развернулся и побежал на тусклый свет, проникавший с лестницы. Я был уверен, что чувствую, как чьи-то руки хватают меня, пальцы вцепляются в волосы, в лицо веет призрачное дыхание.

Охваченный настоящей паникой, я рвался к выходу, пока не наткнулся на Пико, оттолкнул его с дороги и захлопнул дверь погреба, задвинул засов.

И привалился к двери спиной, пытаясь отдышаться.

— Господин, у вас на лице кровь! — воскликнул Пико.

Из-за двери доносились жалобные завывания, а затем раздался грохот, как будто по полу погреба покатилась огромная бочка.

— Не обращай внимания на кровь, — отмахнулся я. — Отведи меня к синьору Антонио. Я должен немедленно поговорить с ним.

Я пошел к выходу.

— В такой час? — запротестовал Пико, однако ничто не могло меня остановить.

— Он знает, что это за призрак, он обязан знать, — сказал я. Я пытался вспомнить то, что знал сам. Ученый-иудей жил в этом доме, да, точно, двадцать лет назад. Этот ученый-иудей устроил в верхнем этаже синагогу. Неужели синьору Антонио ни разу не приходило в голову, что это призрак того самого человека? Мы колотили в двери дома синьора Антонио, пока не появился заспанный ночной стражник и, увидев, кто мы, не впустил в дом.

— Я должен немедленно увидеться с хозяином, — сказал я старому слуге, но тот только качал в ответ головой, словно внезапно оглох.

Удивительно, подумал я, сколько в этом доме престарелых и немощных слуг. В итоге Пико сам взял свечу и повел меня наверх по ступеням.

В спальне синьора Антонио горело множество ламп. Двери были широко распахнуты, и я прекрасно видел хозяина — синьор Антонио, в длинном шерстяном балахоне, стоял на коленях в изножье кровати. Весь лоб у него был в каплях пота от жарких ламп, руки раскинуты в стороны. Он явно молился о своем сыне.

Когда я появился в дверях, хозяин вздрогнул. А затем уставился на меня в немой ярости.

— С чего ты вдруг явился сюда? — спросил он. — Мне казалось, ты сбежал, опасаясь за свою жизнь.

— Я видел призрака, который буянит в другом доме, — сказал, я. — Я отчетливо видел его и уверен, вы знаете, кто это такой.

Я вошел в комнату и протянул руку, чтобы помочь синьору Антонио подняться. Он принял мою руку, поскольку возраст уже сказался на его здоровье, затем отошел, развернулся и сел в одно из множества громадных кресел, украшенных богатой резьбой. Он опустился на подушки и, потирая нос, как будто ушибся, внимательно посмотрел на меня.

— Я не верю в привидения! — сказал он. — Диббуки, да, демоны, да, но не призраки!

— Ну так поверьте же! Это призрак невысокого старика. На нем черная бархатная туника, длинная, как носят ученые, по краям накидки свисают голубые кисточки. Еще на его тунику нашита желтая «печать позора», и призрак носит очки. — Я изобразил их жестом, нарисовав в воздухе круги перед глазами. — У него лысина на макушке, длинные седые волосы и борода.

Синьор Антонио лишился дара речи.

— Это тот самый ученый-иудей, который жил в вашем доме двадцать лет назад? — спросил я. — Вы знаете, как его звали?

Синьор Антонио ничего не ответил, однако мое описание произвело на него сильное впечатление. Он смотрел в пустоту, ошеломленный и явно расстроенный.