Энн Райс - Любовь и зло

Все это я отметил сразу же. Виталь поцеловал кольцо старика, сидевшего у постели, и заговорил тихо:

— Синьор Антонио, я рад, что вы здесь, хотя меня огорчает, что вы вынуждены наблюдать сына в таком состоянии.

— Ответь мне, Виталь, — взмолился старик. — Что с ним такое? Как самый обычный удар от падения с лошади мог вызвать столь плачевные последствия?

— Именно это я и собираюсь выяснить, синьор, — заверил Виталь. — Клянусь своей жизнью.

— Однажды ты вылечил меня, когда от меня отказались все итальянские врачи, — сказал синьор Антонио. — Я знаю, что ты сможешь исцелить моего сына.

Молодой человек в изножье кровати заволновался еще сильнее.

— Отец, хотя мне больно говорить это, но нам лучше выслушать и других докторов. Мне страшно. Мой брат, лежащий здесь, не похож на моего брата. — Слезы навернулись ему на глаза.

— Успокойся, Лодовико, — обратился к юноше Никколо, — я же ем твою икру. Но, отец, я полностью доверю Виталю, точно так же как доверяешь Виталю ты сам, и если я не выздоровлю, значит, то Господня воля.

Он, щуря глаза, поглядел на меня. Никколо было непонятно, зачем я здесь, а каждое слово давалось ему с трудом.

— Какая еще икра? — спросил отец. — Ничего не понимаю.

— Мой брат питается черной икрой, поскольку это чистая еда, — пояснил Лодовико, — он ест ее трижды в день, не принимая никакой другой пищи. Я специально ходил к докторам папы, и они посоветовали такую диету. И я, следуя их совету, даю брату икру. Он питается ею с того дня, как упал с лошади.

— Почему я ничего об этом не знаю? — спросил Виталь, поглядев на меня, затем на Лодовико. — Одна икра и ничего больше? Тебе не нравится та пища, какую я рекомендовал? Я заметил, как в глазах Лодовико на миг вспыхнул гнев, но тут же угас. По-видимому, он был слишком сильно расстроен, чтобы злиться.

— Брат не поправлялся от той еды, — проговорил он, слабо улыбнувшись, но улыбка сразу же погасла. — Его святейшество лично присылает эту икру, — продолжал объяснять Лодовико отцу едва ли не с благоговением. — Его предшественнику она сильно помогала. Он чувствовал себя превосходно, был полон сил и энергии.

— Никто не ставит под сомнение слова его святейшества, — быстро проговорил Виталь, — и с его стороны весьма великодушно прислать больному икры. Однако я никогда еще не слышал о более странном лекарстве.

Он многозначительно поглядел на меня, но, кажется, никто этого не заметил.

Никколо пытался приподняться на локтях, но от слабости упал обратно на подушки. Однако он твердо вознамерился высказаться:

— Я не против, Виталь. В икре есть хоть какой-то вкус, а все остальное кажется мне совершенно пресным. — Он скорее выдыхал, чем произносил слова, а затем пробормотал себе под нос: — Правда, от нее щиплет глаза. Но, наверное, от любой другой еды было бы то же самое.

«От нее щиплет глаза».

Я угрюмо задумался над этими словами. Никто из них, разумеется, даже не подозревает, что я сам составлял яды, придумывал методы замаскировать яд, знал, как его дать, и если существует еда, способная совершенно перебить своим вкусом вкус отравы, то это, без сомнений, черная икра, и в нее можно подмешать что угодно.

— Виталь, — позвал больной. — Кого это ты привел с собой? — Он поглядел на меня. — Зачем он здесь? — Каждое слово выходило изо рта Никколо с усилием.

И наконец-то, к моему огромному облегчению, появилась служанка с тазом воды и принялась обтирать лоб больного влажной тряпкой. Она стерла пот с его щек. Никколо раздражали ее прикосновения, он слабо протестовал, однако старик велел ей продолжать.

— Я привел этого человека, чтобы он поиграл тебе на лютне, — пояснил Виталь. — Я знаю, что музыка всегда радовала тебя. Он будет играть совсем тихо, совершенно не раздражая.

— Да-да, — проговорил Никколо, откидываясь на подушки. — Вот это, в самом деле, прекрасная мысль.

— На улицах говорят, ты позвал этого человека, чтобы он играл демону, поселившемуся у тебя в доме, — внезапно проговорил Лодовико. Он снова был готов разразиться слезами. — Неужели так и есть? И сейчас ты лжешь, придумываешь другую причину?

Виталь был потрясен.

— Лодовико, замолчи! — воскликнул старик. — В том доме нет никакого демона. И не смей разговаривать с Виталем в подобном тоне! Этот человек вернул меня к жизни, когда все остальные доктора Падуи — а докторов там больше, чем во всей Италии, — подписали мне смертный приговор!

— Но, отец, в том доме все-таки живет злобный дух, — возразил Лодовико. — Все евреи знают о нем. Они называют его каким-то особенным словом.