Антон Фарб - Время Зверя

Возня с яичницей и последующее мытье посуды его не прельщали, открывать консервы тоже было лень, и поэтому он поставил чайник на плиту и начал сооружать себе бутерброд с колбасой.

После еды захотелось курить. Ахабьев не вспоминал о сигаретах уже больше суток, и это было в порядке вещей: охота всегда отбивала у него тягу к никотину, но сейчас его потянуло выйти на улицу и постоять минут пять под открытым небом, ничего не делая и ни о чем не думая… Сигарета была лучшим поводом для вечерней медитации.

В ноябре темнеет рано, и когда Ахабьев, накинув на плечи куртку, вышел на крыльцо, над Сосновкой уже сгустились серые сумерки. Ахабьев поплотнее запахнул куртку, спасаясь от пронизывающего ветра, закурил, несколько раз с отвращением затянувшись табачным дымом, затем выбросил сигарету и стал считать светящиеся окошки.

Вон в том большом двухэтажном доме живет мальчик Виталик (Ахабьев наконец-то вспомнил, где он его видел). Живет он там папой и папиной новой женой, слишком юной, чтобы быть мамой Виталика. А приезжали они обычно в Сосновку на белой «Ниве», которая сейчас, должно быть, стоит в гараже, примыкающем к дому… Телефона у них нет, и это хорошо.

А вон та обветшалая дача с мансардой принадлежит одинокой женщине бальзаковского возраста, то ли вдове, то ли старой деве. Зовут ее, кажется, Елизавета Ивановна, и мансарду она сдает в наем. Правда, сейчас там темно, но Ахабьев вспомнил, что в обсуждении утренних событий принимал участие некий субтильный старичок — наверняка постоялец из мансарды. Кто таков, как давно и зачем он там живет можно будет выяснить у бабы Даши…

У нее, кстати, сейчас тоже все окна темные. Электричество бережет старушка. Или по гостям шляется, чаи гоняет и сплетничает обо всем понемножку…

Холод начинал пробирать до костей, и пора было возвращаться в дом, но Ахабьев медлил. Что-то было не так. Что-то не вписывалось в картину холодного осеннего вечера в опустевшем к зиме дачном поселке… Что-то здесь было чужеродным и непривычным.

Музыка, вдруг понял Ахабьев. Где-то играла музыка. Он напряг слух и даже смог различить слова самого модного шлягера этого сезона… Мальчик Виталик оказался меломаном? Нет. Музыка играла слишком далеко, на другом конце поселка, в одной из темных, заброшенных дач… Ахабьев до боли в глазах всматривался в черные силуэты домов на фоне вяло пылающего заката, но не смог увидеть ни единого огонька. Значит, меломан сидит в потемках… Странно.

Ахабьев вернулся в дом, разложил диван и достал плед. Надо было вздремнуть перед ночной вылазкой… Уже засыпая под убаюкивающее тикание ходиков, он подумал, что первый день охоты — самый трудный и самый длинный. Но и он когда-нибудь кончается…

— Я хочу с вами! — упрямо заявил Виталик и поджал нижнюю губу.

— Виталий! — чуть повысил голос его отец. — Ты ведешь себя как ребенок! Прекрати. Лучше иди домой и скажи Кире, что я вернусь после обеда.

— Ничего я ей говорить не буду. Почему мне нельзя с вами? набычившись, спросил Виталик, глядя почему-то на Ахабьева.

«Настырный волчонок!» — подумал Ахабьев, безуспешно стараясь подавить зевок.

— Виталий, немедленно иди домой. Мы не на прогулку собрались! проявил неуступчивость его отец.

Ахабьев опять попытался вспомнить, как же его (отца Виталика) зовут, и опять не смог. Черт, неудобно получается… Мы же знакомы. Он меня по имени-отчеству величает, а я его буду звать «эй, вы!»? Черт… Я ведь точно помню, что нас знакомили… Он еще профессором представился. А имя — как вылетело!

Ясность внесла старая дева Елизавета Ивановна.

— Валентин Дмитриевич! — обратилась она к отцу Виталика. — Я вот тут принесла его лекарства… В общем, я подумала… Знаете, на всякий случай… Вдруг — что! А тут валидол и клофелин, у него же и с давлением плохо…

— Елизавета Ивановна! — сказал Валентин Дмитриевич, принимая пузырьки с таблетками. — Успокойтесь, пожалуйста. Все будет нормально. Мы обязательно найдем вашего Максима Платоновича, и ничего страшного не случится!

— Ох… Я ведь так волнуюсь… И вас переполошила… Вы уж извините…

Ахабьеву стало скучно. Он начал бесцеремонно изучать нездоровые желтые круги под глазами Елизаветы Ивановны и еще раз убедился в том, что она не спала всю ночь. Свет в окнах ее дачи горел и когда Ахабьев уходил на охоту (это было чуть позже полуночи), и когда возвращался (еще затемно, часов в семь утра).

А когда рассвело, она подняла на ноги всю Сосновку; не без помощи бабы Даши, конечно… Оказывается, Ахабьев ошибался, предполагая, что постоялец Елизаветы Ивановны провел вчерашний вечер в мансарде. Напротив: влекомый жаждой знаний, пожилой пенсионер Максим Платонович Кузьмин еще вчерашним днем отправился на прогулку в лес, а вернее — в какую-то заброшенную деревеньку километрах в десяти от Сосновки. Отправился, и не вернулся. Елизавета Ивановна мужественно прождала его до утра, а потом побежала к бабе Даше. Совместными усилиями две женщины разбудили всех дачников, собрали их возле домика Елизаветы Ивановны, построили, объяснили боевую задачу, и делегировали Ахабьева вместе с Валентином Дмитриевичем в поисковую экспедицию…