Глаза, твои глаза — светила
Моей души — льют свет живой,
Как будто звезды на могилу,
На омертвелый разум мой;
Твоя душа! — И неизменный
Мой сон в ночи и на заре —
О правде вечной и бесценной
И всем доступной мишуре.
1829 пер. Ю. Корнеева
О, пестрый мой Романс, нередко,
Вспорхнув у озера на ветку,
Глаза ты сонно закрывал,
Качался, головой кивал,
Тихонько что-то напевал,
И я, малыш, у попугая
Учился азбуке родной,
В зеленой чаще залегая
И наблюдая день-деньской
Недетским взглядом за тобой.
Но время, этот кондор вечный,
Мне громовым полетом лет
Несет такую бурю бед,
Что тешиться мечтой беспечной
Сил у меня сегодня нет.
Но от нее, коль на мгновенье
Дано и мне отдохновенье,
Не откажусь я все равно:
В ней тот не видит преступленья,
Чье сердце, в лад струне, должно
Всегда дрожать от напряженья.
1829 пер. З. Морозкиной
Дым — лес, и дымом река,
И дымные облака.
Их контуры чуть видны
Сквозь слезы большой луны.
А лунам рождаться, зреть
И таять впредь и впредь…
Ночью странствуют они,
Длинна их вереница.
Дыханьем гасят звезд огни
Их призрачные лица.
Когда двенадцать ночи
Показывает диск,
Та, что прозрачней прочих,
Начинает спускаться вниз.
Все вниз
и вниз
и вниз…
Покров над горой навис
Окутал ее корону
Складками лег по склону
И накрыл в одно мгновенье
Все дворцы и все селенья,
Сколько есть их на просторе
Спрятал дикий лес и море,
Спрятал духов легкий сонм,
Спрятал все, что впало в сон,
Окутывая все это
Лабиринтом мягкого света.
И тогда — без сна, без сна! —
Их жажда сна.
Но едва встает заря,
Этот лунный покров
Поднимается, паря,
Став игрушкою ветров,
Все швыряющих вразброс,
Будь то даже альбатрос.
Луна для них с утра
Не служит, как вчера,
Покровом из тумана,
Что, может быть, и странно…
И радужною пылью
Все станет в небесах.
И ляжет этот прах
На трепетные крылья
Тех бабочек земли,
Что к небу вечно рвутся,
Чтобы затем вернуться
И умереть в пыли.
1829 пер. В. Васильева
Наука! Ты, дочь времени седого,
Преобразить всё сущее смогла.
Зачем, как гриф, простерла ты сурово
Рассудочности серые крыла?
Не назову ни мудрой, ни желанной
Ту, что от барда в золоте светил
Сокрыла путь, лучами осиянный,
Когда в эфире дерзко он парил.
И кто низверг Диану с колесницы?
Из-за кого, оставя кров лесной,
Гамадриада в край иной стремится?
Наяду разлучила ты с волной,
С поляной — Эльфа, а с легендой Пинда —
Меня в мечтах под сенью тамаринда.
1829 пер. В. Топорова
Часть I
Земного — здесь простыл и след
(Лишь цвет цветов), здесь Божий свет
Пчелой сбирает с высоты
Лучи небесной красоты.
Земного — здесь пропал и звук
(Лишь сердца стук), здесь лес и луг
Иною — тише тишины —
Мелодией оглашены,
Той музыкой морского дна,
Что раковинам раздана…
Ах! на земле иначе. — Там
Мы можем только по цветам
Гадать о Красоте, мечтам
Вослед, летя за ней, — куда?
Ответь, звезда!
Об эту пору счастлива Незейя —
Ее планета дремлет, пламенея
Под четырьмя светилами небес, —
Оазис чуда посреди чудес.
Но прочь-прочь-прочь, над океаном света,
Душа-Незейя, крыльями одета,
Над гроздьями созвездий мировых
(Они как волны; пенны гребни их),
Велению божественному внемля,
Пускалась в путь, спускалась к нам, на землю.
Так было раньше… А теперь она
Уснула или грезила без сна
И без движенья — на планете странной
Учетверенным солнцем осиянна.
Избранница на высших эмпиреях
(Где Красота предстала на заре их,
Мерцая, словно жемчуг в волосах
Влюбленной девы, в звездных небесах
И на Ахайю бросив свет Селены)
Взирала восхищенно в даль вселенной.
Раскинули куртины облаков
У ног ее — весь этот мир таков:
Прекрасен, но прозрачен, чтоб напрасно
Всего не застить, что равнопрекрасно, —
Цветной туман, цветных туманов шторм,
В котором исчезает косность форм.
Читать дальше