М. Джеймс - Город гибели

Руки врача, подумала она. Целителя. Если бы только… если бы только…

София посмотрела в окно. В знойных серых тучах над Ист-Ривер виднелся осколок синевы.

— Знай, все еще переменится, — зашептала она на ухо Чико. — Вся эта грязь и подлость исчезнут. Придет Христос на землю, и все изменится в одно прекрасное мгновение, когда ты меньше всего ожидаешь. Он явится в своих белых одеждах, сыночек мой, и возложит на тебя руки свои… И еще он возложит руки свои на нас обоих, и тогда… О, тогда мы с тобой оба взлетим над этим миром — высоко, высоко… Ты веришь мне?

Чико не сводил с нее здорового глаза, а его ухмылка то появлялась, то исчезала.

— Ибо обещано, — прошептала она. — Будет сотворено все новое. Всяк будет здрав телом и всяк обретет свободу. И мы с тобой, Чико. И мы с тобой…

Входная дверь открылась и с глухим звуком захлопнулась.

— О чем шепчемся? Обо мне? — спросил Саломон, входя в комнату.

— Нет, — ответила она. — Не о тебе.

— Так-то оно к лучшему. А то я тут кое-кому надрал бы жопу.

Это не была даже обычная пустая угроза, а просто разговор, и оба это знали. Саломон протяжно и басовито рыгнул — эта отрыжка походила на дробь большого барабана — и двинулся через комнату к своему креслу. Прямо перед ним по полу прошмыгнул еще один таракан.

— Едрена вошь! Откуда же эти сволочи лезут, а? Все лезут и лезут…

Впрочем, понятно откуда, в стенах этого проклятого дома обреталась тьма-тьмущая паразитов, и Саломон вел с ними беспощадную борьбу. Однако сколько он ни убивал, квартира продолжала кишеть ими.

Из-под кресла выскочил второй таракан, крупнее первого. Саломон взревел, занес ногу и притопнул. Таракан с перебитой спиной завертелся на месте. Ботинок Саломона опустился вторично, а когда поднялся, таракан остался лежать, превращенный в нечто желтовато-осклизлое, соплеобразное.

— Ей Богу, так и башку потеряешь с этими тварями! — пожаловался Саломон. — Куда ни глянешь, новый таракан сидит!

— Потому что жарища такая, — с готовностью подхватила София. — Они вечно вылазят в такую жару.

— Вот-вот. — Он отер полотенцем потную шею и исподлобья глянул на Чико. На лице того опять играла вечная его ухмылка. — Ну что тут смешного? А, придурок?! Что, черт побери, ты видишь во всем этом смешного?

— Не смей разговаривать с ним так! — вступилась за ребенка София. — Он понимает твой тон.

— Да ни хрена ни в чем не понимает! — осклабился Саломон. — А все потому, что там, где у всех людей мозги, у него куча дерьма!

София резко выпрямилась и встала напротив Саломона. Желудок у нее сводили спазмы, но лицо оживилось, глаза заблестели. Бывая рядом с Чико, лаская его, просто касаясь его, она постоянно чувствовала себя такой окрыленной, полной надежд…

— Чико — мой сын, — негромко сказала она, но в ее голосе звучала спокойная сила. — Если ты хочешь, чтобы мы ушли, мы уйдем. Только скажи, и мы уберемся отсюда.

— Как уж. Рассказывай сказки!

— Нам уже приходилось жить на улице. — Сердце Софии тяжело колотилось, но слова, вскипая, переливались через край. — Сможем еще пожить.

— Ага, готов поспорить, что люди из службы соцобеспечения будут в восторге!

— Утрясется, — сказала София, и сердце у нее в груди крепко забилось; впервые за очень долгое время она действительно поверила в свои слова. — Вот увидишь.

«Все утрясется», — звонко билась мысль в голове.

— Ага, как же! — хохотнул Саломон. — А кормить вас ангелы будут? Покажи мне еще одно чудо, и я буду на тебя молиться. — Он раскатисто захохотал, но этот смех звучал принужденно. Впервые София не пятилась от него, не отводила робкий взгляд. Она стояла перед ним, вскинув подбородок и распрямив спину. Иногда она становилась дерзкой и строптивой, но это продолжалось недолго.

По полу, под самой ногой у Саломона, пробежал еще один таракан. Саломон притопнул, но проворства таракану было не занимать.

— Я не шучу, — сказала София. — Мой сын — такой же человек, как ты и я. И я хочу, чтобы ты обращался с ним по-человечески.

— Да-да, как же, обязательно… — Саломон отмахнулся. Он не любил спорить с Софией, когда в ее голосе чувствовалась сила, он тогда невольно казался себе слабым. Да и для семейного скандала сегодня было слишком жарко. — Мне пора собираться на работу, — сказал он и, стаскивая заношенную футболку, поплелся в коридор. Мысленно он уже переключился на бесконечные ряды тюков и ящиков, сходящих с ленты конвейера, и на грохочущие фуры, подъезжающие, чтобы увезти их. Саломон знал, что будет заниматься этим до конца своих дней. Все дерьмо, сказал он себе. Даже сама жизнь.