Эрик Хелм - Уцелевший

Поведение собаки внушало седому ловчему грозные предчувствия. Томас, разумеется, не мог знать, что именно здесь вырвался на главную тропу болотный вурдалак, дотоле напрямую ломившийся через Хэмфордские дебри; что именно отсюда впервые донесся до Эрны и Родриго чудовищный вой. Смрадный след был еще свежим, и обладатели острого обоняния ощутили явственный запах трясины, разложения, глубинной гнили.

— Марь где-то неподалеку, — сказал приятель Томаса Вилл.

— Рр-разговоры! — злобно процедил барон. — Шевелись!

Примерно через двадцать минут посреди тропы возникла темная глыба, оказавшаяся павшим палафреном. Поскольку пес решительно противился любым попыткам спустить его наземь, латник Хэмфри сошел с лошади и самолично разобрался в следах.

— Натоптано, ваша милость, преизрядно, — доложил он, разгибаясь и подходя к де Монсеррату, — но, сдается мне, пташки вот сюда нырнули...

Хэмфри числился меж хлафордстонских охотников самым удачливым и умелым.

— Уверен? — зловеще уточнил Бертран.

— Уверен, — слегка дрогнувшим голосом отвечал Хэмфри.

— Боевого коня загнали насмерть, — пробормотал де Монсеррат. — Надо полагать, второй тоже был при последнем издыхании. Двоих разом нести не мог, уж это как пить дать... Что бы ты сделал на их месте, ловчий?

— Убрался бы прочь с дороги, немножко следы запутал — эдакой заячьей скидкой, — а потом заночевал, где поспокойнее; а лошадку стреножил и пастись отпустил. Деваться-то все едино им некуда, ваша милость. Пешим ходом далече не ушлепаешь...

— Заводных лошадей оставляем здесь, — распорядился Бертран. — Вилл за караульного, остальные — направо и вперед!

После короткой неразберихи пятеро всадников поочередно втянулись в темный древесный коридор, подвигаясь медленным шагом. Оставшийся в одиночестве латник Вилл рассеянно проверил, надежно ли привязаны к стволам и сучьям вверенные его попечению кони, присел на поросший травою бугорок, снял с пояса флягу, отхлебнул и приготовился к долгому и скучному ожиданию.

Лес по-прежнему безмолвствовал.

* * *

— К этому ты и стремился? — медленно спросил де Ришло.

— Да. И к этому тоже. Принцип домино: за одним неизбежно потянется другое... А поскольку выяснилось, что вся затея крепко связана с Каббалой, то, будучи верующим сыном Израиля, пришлось углубиться и в эзотерические доктрины собственного народа.

Герцог кивнул.

— Не сомневаюсь, ты нашел их весьма любопытными.

— Да. Пришлось, конечно же, попотеть, — но, прочитав тысячу-другую страниц популярной литературы, приобретаешь зачаточное знакомство с предметом и можно вгрызаться в самый гранит. Я по мере сил пробивался сквозь Сефер Ха Зохэр, Сефер Йетиру; пробовал пощипывать Мидрашим... И впереди забрезжил некий свет.

— И подобно многим, — подхватил де Ришло, — кто обладает изрядным жизненным опытом и достаточным образованием, ты пришел к выводу: западные ученые движутся лишь в одну сторону, растеряв и утратив знания, накопленные тысячами предшествовавших поколений.

— Правильно, — улыбнулся Аарон. — Всегда, всю жизнь я оставался полным и совершенным скептиком, плававшим и плескавшимся на поверхности окружающего бытия. Но стоило только чуток нырнуть — и обнаружилась такая масса неопровержимых свидетельств, что не приходилось долее сомневаться в существовании загадочных, скрытых сил, руководящих миром на тот или иной лад.

— Понятно... Когда же, и как вторгся в твою жизнь господин Моката?

Саймон снова вздрогнул. Плотнее закутался в снятую с автомобильного сиденья накидку.

— В Париже, — выдавил он. — В доме банкира, с которым приходилось иметь дело едва ли не каждый Божий день.

— Кастельно! — вскрикнул герцог. — Человек с полуотрубленным ухом! Вот кого я видел ночью, пытался припомнить — и не сумел...

Собеседник покорно закивал.

— Да, у Кастельно. Толком уже и не упомню, как мы завели разговор о Каббале. Поскольку в то время я по уши увяз в оккультных науках, — сами судите: почва оказалась для Мокаты благодатной. Он сразу же объявил, что располагает очень обширной библиотекой по этой части, готов принять меня в любое время, ссудить какой угодно книгой, даже редкой или особо ценной... Разумеется, я отправился к Мокате. Слово за слово, тот сообщил, что в следующую ночь собирается ставить магический опыт, и весьма любезно осведомился, не пожелаю ли я присутствовать.

— Ааа-а... Ну, mon ami, это самый заурядный гамбит, вроде цыганского «погоди, молодой, красивый, слово скажу»... Эй, что с тобою?