Константин Николаев - Вампиры и оборотни

Существует либо безумное, либо очень коварное письмо маршала королю, где де Рэ признавался, что удалился от его двора в свое поместье потому, что почувствовал к дофину Франции «такую страсть и нечестивое желание, что однажды убил бы его». В то же время он умолял короля позволить ему удалиться в монастырь к кармелиткам.

Это привело к тому, что король, прекрасно зная, что Жиль не безумен, полностью перестал принимать участие в процессе против одного из самых высокопоставленных военных чинов королевства.

24 октября узника ввели в зал для допросов в замке Буффэй. В облачении ордена кармелиток, опустившись на колени, де Рэ начал молиться. За свисающими с потолка гобеленами были приготовлены все инструменты для допроса: дыба, клинья и веревки. Жиль полагал, что герцог Бретонский находится там же, за занавесью. Сенешаль Пьер де л'Опиталь призвал его исповедоваться. Великий сенешаль заявил, что слуги рассказали почти все. И ему зачитали показания Пуату и Анриет. Бледный как смерть, Жиль подтверждал, что они рассказали правду, что он действительно забирал детей у матерей и делал с ними вышеописанное и иногда вскрывал трупы, чтобы изучать строение сердца и внутренностей; некоторые из таких случаев он описал на допросах, вспоминая красоту умерщвленных им детей, согласился с восемьюстами убийствами и магическими попытками вызвать дьявола — одной в Тиффоже, другой в Бурнеф-ан-Рэ; где происходила третья, он не мог сказать, так как это было ночью и случайно. Доказательства колдовства и содомии были полностью очевидны.

Жиль не просил правителя Бретани оспорить законность процедуры суда инквизиции. Он покорился судьбе.

Суд был недолгим. Были обнародованы результаты предварительного расследования. Обвинения были следующими: преступления против Бога и человека — убийства, изнасилования и содомия. Но страшнее всего было такое «святотатство, отсутствие благочестия, составление дьявольских заклинаний и другая настойчивая деятельность в вызывании дьявола, магия, алхимия и колдовство».

Наконец, когда епископ посоветовал Жилю готовиться к смерти, он начал защищаться, заявив: «Связанный кровными узами с герцогом Бретонским, высший военный чин французской короны и первый барон Бретани, я мог предстать только перед судом равных и с разрешения короля и герцога Бретонского».

Епископ Жан де Шатогирон ответил: «Суд церкви — высший суд и осуждает преступления, а не лицо, совершившее их. Кроме того, король и герцог согласны с тем, что приговор должен быть вынесен».

И Жиль де Рэ взял себя в руки. «Господа, — заявил он суду, — молитесь теперь, чтобы моя смерть была легкой и безгрешной».

Приговор гласил: «Повесить и сжечь; после пыток, перед тем как тело будет расчленено и сожжено, оно должно быть изъято и помещено в гроб в церкви Нанта, выбранной самим осужденным. Анриет и Пуату должны быть сожжены отдельно, и их прах развеян над Луарой».

На следующий день площадь перед замком Буффэй была заполнена народом. Жиль появился во всем черном, под бархатным черным капюшоном на голове и в черном шелковом камзоле, отделанном мехом того же цвета. Спокойно и твердо он повторил, что говорил только правду.

26 октября в 9 часов утра по городу двинулась процессия священников, несущих святое причастие, сопровождаемая толпой, молящейся за трех преступников, останавливавшаяся у всех церквей. В 12 часов Жиль де Рэ, Пуату и Анриет были доставлены на луг в Бьессе, на окраине Нанта, выше мостов через Луару. Там уже были сооружены три виселицы, одна выше, чем остальные. Внизу были разложены дрова и сухой хворост.

Стояла прекрасная погода. Небеса отражались в реке, тополя и ивы шелестели листьями на ветру. Вокруг виселиц собралась невообразимая толпа. В ней бесновались и рвали на себе волосы и одежду матери убитых детей. Более всего матерей повергало в отчаяние то, что имя сатаны действительно было вырезано на сердце одного из их детей, а правая рука другого смазана жиром проклятых животных, чтобы Жиль де Рэ мог сделать из них талисман, охраняющий его от боли, которая может быть причинена водой, огнем или железом.

Когда представители герцога Бретонского прибыли в Машкуль, Жиль повсюду искал этот талисман; слуга Пуату рассказывал: «Как только Жан Лаббе вошел в замок, мой хозяин вскричал: „Пусть найдут скорее мой черный бархатный берет, в нем моя жизнь, честь и свобода“. Это и была та самая рука ребенка, высушенная над раскаленными углями, которую однажды вечером под полой плаща Жиль де Рэ принес Франческо Прелати, когда тот беседовал с духами тьмы. Однако сколько слуги ни искали, талисман они не нашли. Видимо, дьявол забрал себе то, что по праву ему принадлежало.