Константин Николаев - Вампиры и оборотни

Обычно на Блютгассе приезжали, когда августинцы из монастыря напротив уже спали.

И в свой последний приезд Эржебет снова поселилась в доме, в котором 20 лет назад мучила своих служанок ради того, чтобы сиять на придворных балах.

Но кто теперь добровольно примет ужасную графиню? Меряя шагами мрачные залы, внезапно подходя К зеркалам, глядя в собственное отражение, прекрасное но никому не желанное, неспособная любить и к тому же потерявшая способность получать удовольствие, Эржебет снова и снова возвращалась в свое прошлое.

Раньше, в молодости, ее чувство гнева было вполне обычным. Задержки с прической или украшением платья было достаточно, чтобы вызвать вспышку раздражения, которая кончалась каким-нибудь жестоким наказанием нерасторопной служанки. И все. А теперь…

Кузнец, хорошо оплаченный и запуганный страшными угрозами, под покровом ночи сковал невероятное, почти неподъемное металлическое устройство, представлявшее собой цилиндрическую клетку из металлических лезвий, скрепленных железными обручами. Можно было вообразить, что она предназначена для какой-то гигантской птицы. Но внутри она была усеяна острыми шипами.

По приказанию графини всегда ночью это жуткое приспособление, подвешенное под сводами подвала венского дома, при помощи рычагов опускалось на пол.

Появлялась Дорко, тащившая по подвальным ступеням за распущенные волосы обнаженную служанку. Она запихивала девушку в ужасную клетку и запирала ее там. Затем устройство поднималось наверх. К этому моменту появлялась графиня. Одетая в белое льняное белье, она медленно входила и садилась на стул под клеткой.

Дорко, схватив острый железный штырь или раскаленную докрасна кочергу, старалась ткнуть узницу, которая, откинувшись назад, натыкалась на шипы клетки. С каждым ударом поток крови усиливался и падал на безучастно сидевшую внизу женщину, полубессознательно уставившуюся в пустоту неподвижным взглядом.

Именно отсюда, из подвала, раздавались крики, будившие монахов напротив и вызывавшие их гнев на этот проклятый протестантский дом.

Когда все было кончено, девушка в клетке падала, потеряв сознание и медленно умирая («вся в маленьких дырочках», как заметил впоследствии следователь), приходила Каталина Беньеши, в обязанности которой входило смывать кровь до последней капли. Затем в подвал спускалась похоронная партия слуг со старым гробом. В Вене, где жертвы графини были не столь многочисленны, как в Чейте, их хоронили по ночам на кладбище под предлогом того, что в доме вспыхнула эпидемия. Или Дорко и Каталина несли тела жертв на следующий вечер в ближайшее поле.

Эржебет, придя в себя, подбирала подол своей длинной, ставшей липкой сорочки, требовала света и, покрытая стекавшими струйками крови, возвращалась в покои в сопровождении двух старых слуг.

Легенды обобщают слухи, облекая отдельные факты в универсальную и понятную форму. Из-под плаща Жиля де Рэ в подобных случаях выскакивала черная собака, а здесь из-под платья Эржебет появлялась волчица, покорно следовавшая за нею. А вот еще легенда: «И каждый раз, когда Эржебет Батори хотела стать еще белее, она опять начинала купаться в крови». Августинцы, должно быть, приходили в ужас от кровавых оргий в доме напротив, когда по утрам натыкались на небольшие лужицы красноватой воды между камнями, которыми была выложена аллея, где Дорко и Каталина опустошали свои ведра. Но ни монахи, ни другие люди не осмеливались произнести ни слова. Имя графини было слишком известно, слишком хорошо защищено близостью к дому Габсбургов.

Поздно вечером после захода солнца, когда город и магазины освещались фонарями и улицы оживали, Эржебет отправлялась в сопровождении слуг за новыми притираниями для кожи или бархатом, привезенным из Италии.

Она была так прекрасна в своих пышных нарядах и драгоценностях, ступала так по-королевски, что была уверена — ею будут восхищаться, где бы она ни появилась. Она также знала, что люди боятся ее и город полнится всякими слухами о ней. Графиня предпочитала забывать об этом или просто бросала вызов судьбе, абсолютно уверенная в силе имени Батори и воздействия ее собственных чар. Она никогда не выходила без своего сморщенного талисмана, завернутого и спрятанного в красный шелковый мешочек, вшитый в ее корсет рядом с сердцем. Иногда, во время пира, кончиками длинных пальцев она касалась его, обводя глазами гостей-мужчин в поисках знака, который выдал бы, что тот или иной настроен против нее.