Алексей Филиппов - Плач Агриопы

Двор — почти не изменился. Как будто оставался защищённой от невзгод гаванью. В воздухе пахло гарью, но не той, жуткой, которая кружится траурными снежинками на ветру, когда сжигают трупы. Самой обыкновенной — как будто грибники развели костёр неподалёку, чтобы согреться и потравить байки. Павел бы не удивился, если бы собачница, с ротвейлером, из второго подъезда как раз сейчас выкатилась во двор ради вечернего моциона. Но у судьбы чувство юмора оказалось ещё тоньше. Дверь второго подъезда не шелохнулась, зато из двери первого торжественно и неторопливо, как на параде, выбралась Тамара Валерьевна Жбанова. Неугомонная, разлюбезная, «молодая пенсионерка» — Жбанка.

На Павла вдруг напал смех. Этакий двухлоговый дракон: сплав истерики и искреннего веселья. Он вспомнил, как убегал от Жбанки, прикрывая своим тщедушным телом «арийца», упакованного в смирительную рубашку. Как же давно это было!

Тогда Жбанка разглядела Павла издалека: она всегда оставалась глазастой бестией. Годы не умучивали её. Да и Босфорский грипп, похоже, не умучал. Она и на сей раз заметила управдома Глухова — и поспешила к нему, как тогда. А Павел и не думал бежать — он ждал встречи. Он решил: встречи со Жбанкой не избежать, как не избежать крутого поворота в судьбе. Так почему бы не сейчас?

- Паша, ты? Гос-с-споди! Живо-о-ой! Сла-а-ава Бо-о-огу! И Танюшка жива-а-а! — это Жбанка приблизилась на выстрел. На расстояние крика. И не замедлила исторгнуть из себя этот крик. И не замедлила произнести именно то, что произнесла бы на её месте любая нормальная старушка. И Павел чуть не расцеловал её вот за это: за обычность, предсказуемость, — за домашность. И ответом на это могло сделаться только одно: такая же предсказуемость, такая же обычность. Павел напомнил себе то, что, до сих пор, с трудом укладывалось в голове: «Мне здесь жить!» И проговорил:

- Тамара Валерьевна! Да вот, слава богу. А вы-то — живы-здоровы? Не тронуло вас? Не болели? Рад вас видеть в добром здравии — безмерно рад!

Павел приветствием как будто запустил некую программу. Ритуал общения, состоявший в обмене неуклюжими любезностями. Он был прост. Словно перед управдомом то и дело выскакивало диалоговое окно, наподобие окон компьютерной операционной системы, в котором — всякий раз — присутствовал один единственный вариант ответа. Несмотря на это, беседа была, в какой-то степени, информативной. Так, Павел узнал, что Босфорский грипп всё же посетил дом. Скончались шестеро жильцов. Ещё пятеро пропали без вести: были увезены военизированными медбригадами в неизвестном направлении. Большинство из них управдом едва знал, потому ему пришлось изрядно напрячь мимику, чтобы сымитировать сочувствие и не показаться, в глазах Жбанки, бесчувственным дундуком. Единственный, о ком Павел взгрустнул по-настоящему, — Подкаблучников. Вечно пьяненький и забавный столяр-индивидуал, по словам говорливой пенсионерки, был найден лично ею, во дворе, на лавочке, холодным и неподвижным. Медики констатировали остановку сердца. В этой смерти Босфорский грипп был неповинен. Так же, как и в смерти Тошика — Жбанкинова беспородного пса: помеси болонки с пекинесом. Тошик скончался от старости, хотя осиротевшая хозяйка уверяла: «от нервов». Но вдруг Павел насторожился. Тамара Валерьевна сошла с проторенной колеи беседы и полезла в какие-то дебри.

- Крысы житья не дают, — выговаривала она. — И всё из той двери лезут, где бесноватый-то прятался. Ну — ты ж его, Паша, в скорую помощь сдавал, не позабыл? Потравить бы их, а? Я понимаю — не до того сейчас. Крысобоев этих — дефекторов?..

- Дезинфекторов, — механически поправил Павел.

- Вот-вот, этих вот самых дефекторов — не вызовешь. Но может ты сам, Паша? Посыплешь в подвале чем ни на есть. Говорят, они от талька дохнут, или мышьяка.

В голове управдома что-то сдвинулось, как будто там располагался чайный сервиз — и теперь он вздрогнул от первого толчка землетрясения. Какая-то мысль оформлялась и просилась на язык.

- Тамара Валерьевна, — Павел шумно вдохнул и выдохнул, успокоился. — А когда, говорите, они попёрли? Крысы-то?

- Так в тот день и попёрли, — обиженная, что её оборвали, отозвалась Жбанка. — Вот когда ты, с друзьями своими, на машине приехал, а мы тебя с того конца двора выкликали, — вот тогда и попёрли. А мы ещё к тебе в дверь стучали — и звонили. И не открыл никто. Спрятался ты от нас Паша. А ты ж — председатель нашего дома, — тебе прятаться не след; что люди подумают? — Старушка неожиданно взялась обличать Павла, но тот и не помышлял о раскаянии. Он думал о другом.