Евгений Касьяненко - Чужой в раю

Это написал Уинстон Черчилль в 1929 году — злейший враг коммунизма, но очень умный человек. Великий Альберт Эйнштейн назвал Ленина «хранителем и обновителем совести человечества». Чего же после этого стоят слова некоторых наших «интеллигентов», четверть века выливающих грязь на Ленина?

На второй год своего пребывания в раю я почувствовал, что стал именно тем, кем, собственно говоря, и стремился быть всю жизнь — законченным мизантропом. Почти все время я проводил у себя в доме, постоянно совершенствуя свое жилище и делая совершенно ненужными вылазки в город. В доме появились бассейн, сауна и даже небольшая спортплощадка, где я играл в сквош — разновидность тенниса, чаще всего с самим собой или же со своим же фантомом. Иногда, ради разнообразия, я заменял его женским фантомом. Побывать же в городе меня заставляла только сексуальная нужда. Наскоро познакомившись с очередной субстанцией женского пола, я перемещался с ней в свой дом и оставлял ее на ночь.

Еще я завел у себя дома Тигру — фантом самки уссурийского тигра. Это было абсолютно спокойное и послушное райское животное. Большую часть времени Тигра проводила на ковре в моем кабинете. Когда я уставал сидеть в кресле, то тоже перемещался на ковер, головой на ее теплое пузо и лазил по интернету на планшете или просто мечтал. Иногда мы с Тигрой плавали по нашей речке. Точнее, плыла она, а я держался за ее хвост.

Конечно, все это сочеталось с экскурсиями, порой длительными, в прошлое Земли. Теперь меня влекли природные красоты. Я побывал на красивейших пляжах планеты, лицезрел самые величественные водопады, путешествовал по Амазонке, Миссисипи, Лене, Гангу и Янцзы, охотился на бизонов в девственных американских прериях. Иногда с новой женщиной-субстанцией, но чаще в одиночку.

О своих первоначальных планах — взять интервью у самых известных в прошлом землян — я уже не помышлял. Это требовало определенного труда, пусть даже рядом с компьютером, который обладает моим же интеллектом, а я обленился до жути. С определенным удовлетворением я замечал, что подобный образ жизни ведет и абсолютное большинство райских жителей. В своей земной жизни мы не замечаем, что большинство наших поступков вызваны какой-либо нуждой — либо материального характера, либо — чисто условно — духовного. А в раю никто из нас не чувствовал в чем-то малейшей нужды, кроме необходимости общения с другим полом, но и тут было все упрощено до минимума.

Даже Ленин за 90 лет пребывания в раю не написал и пятой части того, что создал на Земле. Как-то я высказал ему свое недоумение этим, и получил жесткий ответ: «А толку-то в том, если бы я стал в раю заправским писателем? Двадцатый век вообще провальный для философии. Никаких принципиально новых идей не появилось. Пережевывание мыслей, которым сотни лет. Очевидно, это потому, что еще не подошло время для новых открытий в других сферах науки».

И все же порой во мне пробуждалось что-то похожее на совесть. Неужели создатели подарили мне вечность только ради того, чтобы я бездумно ее прожигал?

Преодолевая лень, я сел за компьютер и написал статью о наших разговорах с Лениным. О том, кто нас создал и возможен ли наш контакт с нашими создателями. Статью предполагалась опубликовать на местных райских сайтах. Поколебавшись, я отослал ее по электронной почте на рецензию Ленину. Статья вернулась тем же вечером, существенно переработанная. К удивлению, я обнаружил, что Владимир Ильич вычеркнул из нее все, что касалось его самого. Так как под статьей стояла моя фамилия, получалось, что вроде бы все эти мысли принадлежат только мне самому. Я разволновался и тут же запросил Ленина о встрече в известном нам кафе. Она состоялась. За столом сидел еще один, смутно знакомый мне человек.

— Фридрих Энгельс, — представился он и протянул мне руку. Это выглядело так, если бы незнакомец сказал: «Я — Иисус Христос».

Вконец потеряв голову от общения с двумя классиками марксизма, я со страха обнаглел:

— Чего вы боитесь, Владимир Ильич? Почему вы убрали из статьи все упоминания о себе?

— Я — боюсь? — удивился Ленин. — Чего же можно бояться в нашем раю, где не бывает убийств и лишь известно о нескольких случаях самоубийств? Чего здесь можно бояться?

— Тогда почему? Почему вы приписали свои мысли мне? Вы, мягко говоря, очень известный человек и ваш авторитет…

— Вот именно, авторитет, — вступил в разговор Энгельс. — Ильич все рассчитал правильно. С идеей о необходимости найти контакт с создателями не следует выступать какой-то известной личности. За ним или, скажем, за вашим покорным слугой, тянется вековой хвост «авторитета», который может только навредить. Вы ведь согласны, что не всем нравится марксизм, а тем более, то его практическое применение, которое пытался осуществить Ленин?