Сергей Белошников - Ужас приходит в полнолуние

Девушка потыкала пальчиком в кнопки калькулятора и несколько озадаченно на меня взглянула:

— Ох, да вы просто разоритесь, Николай Сергеич! С вас триста восемьдесят шестьдесят.

Я открыл портмоне и протянул ей деньги. Отсчитывая сдачу с пятисотенной купюры, она улыбнулась:

— Небось родственникам звонили?

— Да, родственникам.

— Сибирь. Далековато они у вас живут. Как они там?

— Да так, по-разному. — Я не был расположен обсуждать свой телефонный звонок. Тем более что звонил я отнюдь не родственникам.

Протягивая сдачу, девушка заглянула в мою корзинку:

— Много беленьких нарезали?

— Увы, Зиночка, не успел. Вы же знаете о милицейском запрете. Мои грибы в лесу остались.

Я попрощался с Зиночкой и направился к дверям.

Я вышел на крыльцо телеграфа, под козырек, и прищурился — солнце казалось особенно ярким после полумрака телеграфа. Передо мной лежала небольшая пыльная площадь — центр деловой активности нашего райцентра. На ней помимо почты и телеграфа находились продуктовые и промтоварные магазины и сбоку ряды крытых прилавков — небольшой местный рынок. За последние годы рядом с рынком, как грибы после дождя, выросли коммерческие киоски.

Сегодня, несмотря на воскресный день, торговая жизнь Алпатова из-за жары пересыхала прямо на глазах и еле-еле текла слабым ручейком. Большинство местных обывателей в такую погоду предпочло отправиться на речку — тем более что выбор после запрета на походы в лес остался невелик. За прилавками уныло сидели немногочисленные торговцы: в основном, как их теперь зовут на отвратительном послеперестроечном новоязе, — лица кавказской национальности. У нас в Алпатове, насколько я вслушивался в звуки гортанной речи, торгуют в основном азербайджанцы. Даже на них, людей, привычных к солнцу, действовала чудовищная жара: сидя под жестяными, раскаленными лучами полуденного солнца навесами, они обмахивались газетами и платками, лениво переговариваясь. Казалось, они находились в полной прострации. И, что было совершенно на них не похоже, почти не обращали внимания на редких покупателей, время от времени останавливающихся возле аккуратных горок яблок, груш, лимонов и прочих даров солнечного юга. Среди южан виднелись и местные торговцы — зелень, семечки, овощи с огородов — привычный незатейливый ассортимент. Барышни в коммерческих ларьках максимально освободились от одежды, распахнули настежь двери и включили вентиляторы. Выглядели продавщицы изрядно ошалевшими. В тени одного из ларьков обессиленно валялись в пыли три дворняги с вывалившимися набок языками.

Поселок просто осатанел от жары.

Я вздохнул — желания выходить на солнце не было. Но наконец, собравшись с силами, я решился сойти вниз и погрузиться в марево накаленного воздуха. Спустившись со ступенек, я свернул в сторону торговых рядов — за ними была кратчайшая дорога к нашему поселку. И услышал за спиной голос:

— Николай Сергеич, подождите, пожалуйста!

Я сразу узнал голос Антона Михайлишина. А повернувшись, действительно увидел нашего участкового. Держа в руке фуражку, он со смущенным видом переминался с ноги на ногу около крыльца, приглаживая волосы хорошо знакомым мне жестом.

— Я вас искал, — сказал Михайлишин. — Мне сказали, что вы пошли на телеграф.

У меня мелькнула мысль, что милейший участковый не иначе как по указанию настырного Терехина продолжает следить за мной. Но я тут же ее отбросил: вид у Антона был непонятно смущенный.

— Искал? И зачем же? — поинтересовался я.

— Простите меня, ради бога, — пробормотал Михайлишин.

— За что, Антон? — искренне удивился я.

— Ну, за то, что мы с майором…

Я улыбнулся:

— Устроили на меня небольшое сафари?

— Какое сафари, Николай Сергеич! Да это просто недоразумение, — бурно запротестовал Антон. — Поверьте, мы не знали, что это были именно вы. Вы уж на нас не обижайтесь.

— А что, кого-нибудь другого вы бы мигом утащили в каталажку? За несанкционированную прогулку по лесу?

— Ну, зачем вы так, Николай Сергеич? — слегка обиженно сказал Михайлишин. — Проверили бы и отпустили. У нас же не военное положение.

— Но весьма похоже, что к этому идет, — парировал я.

Участковый умолк.

— Проводишь меня? — спросил я. — Или у тебя здесь какие-то дела?

— Конечно, провожу!

Мы пошли к рынку.

— Ничего страшного не произошло, Антон, служба есть служба, — сказал я, и сказал совершенно искренне. — Так что извиняться тебе ни к чему. Поверь: ни к тебе, ни к майору у меня нет ни малейшей претензии. Не говоря об обиде.