Антон Зырянов - Я живой!

«Только не укуси меня, только не укуси меня…, - вопило сознание мужчины, когда он пытался отжать от себя вцепившегося в прут урода и подтягивая к груди ноги, чтобы оттолкнуть тварь от себя. — Только не укуси меня…»

Когда боль ушла, остались лишь страх и ярость. Сознание будто раздвоилось. Оба состояния чередовались, сменяли одно другое, и это сводило меня с ума. Но чем больше меня держали в заточении, тем больше ярость преобладала над страхом.

Была Я-старая, которая забилась в глубокую нору на самом краю подсознания и тряслась там от боли, от жалости к себе, от ужаса перед, мягко говоря, не радужным будущим.

Была Я-новая, которая захватила власть в моей голове. Эта узурпаторша заполнила яростью и ненавистью все мое естество. Она была ужасна… Хорошо хоть, я пришла в себя и многое вспомнила, в том числе и его… он сделал для меня так много. Если бы Сергей не сказал, что убил Максима, если бы он не произнес его имя, Я-новая непременно бы порвала его в клочья, а остатки с жадностью запихала бы в рот и, громко чавкая стала, бы жрать еще горячую, живую плоть… Вместо этого, Я-старая выползла из своей глубокой норы и заплакала, зарыдала, забилась в истерике, из которой вышла только после того как он ушел, и я смогла нормально поесть. Сейчас, когда неконтролируемые припадки в прошлом, ко мне пришло понимание того, что в еду, время от времени, добавляли какую-то химию, потому что я могла неожиданно уснуть или успокоиться, просто поев.

Кстати, есть мне хотелось все время, и дело вовсе не в беременности. Мое тело менялось. В отражении стеклянных стен камеры на меня смотрел совсем другой человек… Хотя, как из меня теперь человек? Чудовище, монстр, мутант… С человеком разве что в темноте перепутать можно. Дело не в том, что лицо теперь было серым, «украшенным» кривыми сплетениями черных вен с небольшими узлами, выпирающими из-под кожи. Не в том, что глаза чуть вышли из орбит, будто бы я напряглась, и стали красными, как у взбешенного быка. Дело было еще и в выражении этих самых глаз… Оно было другим, не таким, как раньше. Когда осознала, что Я-старая и Я-новая — это и есть Я, все вокруг изменилось. Потоком хлынули воспоминания, с которыми психика с трудом, но справилась. Мне не хотелось снова разрыдаться и получить новую дозу психотропных веществ в сырое мясо, которым меня, время от времени, снабжают. Да и организм очень быстро привык к препаратам — они действовали на меня все слабее, с каждым приемом.

Моё тело требовало больше еды, и я попросила своих надсмотрщиков об увеличении порций — их самих я тогда не видела, но чувствовала запах пота, слышала дыхание, а когда была особенно голодна, даже могла уловить стук сердец, слишком мощных для простых людей. Миску с едой мне просовывали сквозь небольшую щель в стене, у самого пола. Когда надсмотрщик подходил к стеклу вплотную, был виден лишь его силуэт — снаружи освещения не было, тогда как в моей камере оно отключалось лишь по ночам (хотя, откуда мне знать, в какое время суток мне дают поспать?). Силуэт был огромен и, если бы не другой запах, я бы подумала, что существо было таким же, как Максим… И таким же, каким стала я.

Когда я заговорила (впервые за время заключения), к стеклу подошел тот самый гигант, а потом над едва различимым силуэтом загорелась лампочка. И я, наконец-то, увидела своего тюремщика.

Огромный, как сказочный великан, он не уступал ростом даже Максиму. Да и шире — разлет его плеч был просто колоссальный. Но глаза… они все-таки были человеческими. Холодные льдинки смотрели на меня изучающе, с интересом, но без сожаления и даже с какой-то еле уловимой жестокой радостью.

— Так ты способна нормально разговаривать? — спросил он буравя меня взглядом. Голос у него был низким, но приятным, без звериных ноток. Речь была правильной. — Все таки, Док был прав: мутанты, со временем, возвращаются в относительно-первоначальное человеческое состояние. Потрясающе… — он обращался не ко мне, скорее просто решил озвучить мысль.

— Слушай сюда, урод, — прошипела я, подойдя к стеклу вплотную, даже уперлась в него лбом и вперила в гиганта взгляд, стараясь наполнить его всей ненавистью, на которую вообще была способна. — Когда я отсюда выберусь, ты умрешь. На совсем умрешь, по настоящему. Я вырву тебе кишки, намотаю на твою бычью шею и буду душить до тех пор, пока твои ясны глазоньки не лопнут на х…!!!