Томас Ксинси - Левана и Богородицы Скорби

Вот почему Левана часто вступает в союз с силами, способными сотрясать человеческое сердце; вот почему она неразлучна с горестью. «Эти девы, — пробормотал я, глядя на посланниц, с которыми Левана тихо переговаривалась, — воплощения Скорби; их три — как оно и должно быть: три Грации наделяют земную жизнь красотой; три Парки вплетают в темную материю человеческой жизни, тканную на мистическом станке, нити почти сплошь тускло-серые, лишь изредка расцвечивая их багрянцем гнева и черным крепом траура; три Фурии являются с того света мстить за тяжкие злодейства, совершенные на этом свете; некогда даже Муз насчитывалось всего три — они настраивали арфу, трубу и лютню для взволнованных мелодий, создаваемых человеком. Эти три девы — девы Скорби, и мне знакомы все три». Конец фразы я добавил сейчас, а тогда, в Оксфорде, я сказал: «Одна из них мне знакома, но я наверняка сведаюсь и с остальными». Ибо уже тогда, в пору пылкой юности, на темном фоне моих сновидений смутно проступали неясные очертания внушающих благоговейный трепет Сестер.

Эти Сестры — каким именем мы их назовем? Если сказать просто — «Скорбящие», может случиться, что слово будет неверно понято: можно подумать, что речь идет о скорби отдельного человека, об особых случаях скорби, тогда как я ищу определения, которое выражало бы могущественные абстракции, воплощенные во всех индивидуальных терзаниях человеческого сердца — и я хотел бы представить эти отвлеченности в виде олицетворений, то есть наделенными всеми земными атрибутами и всеми проявлениями, свидетельствующими об их плотской природе. Давайте назовем их Богородицами Скорби.

Я знаю их досконально — я обошел все их владения. Их три сестры, они возросли вместе под таинственным кровом; их пути ведут в разные стороны, но владениям их нет пределов. Часто я наблюдал, как они перешептываются с Леваной — и нередко речь шла обо мне. Выходит, они беседуют, как беседуем мы? О нет! Всевластные фантомы, подобные им, презирают немощь нашего языка. Они могут подавать голоса устами человека, когда обитают в его сердце, но, общаясь между собой, не признают речи смертных: вечное беззвучное молчание властвует в их царствах. Разговаривая с Леваной, они не произносили ни слова, они не шептали и не пели, хотя подчас мне казалось, они могли бы петь: в нашем мире мне не раз доводилось слышать, как тайны их разглашают арфа и тамбурин, цимбалы или орган. Подобно Господу, Кому они служат, они выражают свою волю не звуками, которые тают, не словами, которые ведут к заблуждению, но знаками на небесах, переменами на земле, биением скрытых потоков; пологом тьмы, расписанным геральдическими фигурами; иероглифами, начертанными на табличках мозга. Они петляли по лабиринтам, а я выискивал их следы. Они посылали вести издалека, а я разгадывал их скрытый смысл. Они сообща замышляли заговор — и на зеркалах тьмы мой взгляд прочитывал суть тайных интриг. Им принадлежали символы, мне — слова.

Кто же такие эти Сестры? Чем они заняты? Позвольте мне описать их облик, их фигуры — если только различим их неуловимо изменчивый облик и если только можно проследить, как очертания их фигур то всечасно придвигаются вплотную, то всечасно отступают вдаль, растворяясь среди теней.

Старшая из трех сестер носит имя Mater Lacryma-rum — Богородица Слез. Это она день и ночь стенает и мечется, сокрушаясь об ушедших. Она пребывала в Раме, где голос был слышен, вопль и горькое рыдание — Рахиль плачет о детях своих и не хочет утешиться. Это она обреталась в Вифлееме той ночью, когда свирепый меч Ирода прошелся по колыбелям младенцев, заставив навеки оледенеть крохотные ножонки, топот которых над головами домочадцев пробуждал в их сердцах волны любви, докатывавшиеся до небес. У нее нежные и проникновенные глаза — то кроткие, то дикие; нередко они воздеты горе, нередко бросают небу гневный вызов. На голове она носит диадему. И мне с детства помнится, как устремляется она в простор с порывами ветра, когда слышит плач литании или гром органа — или же созерцает стройные ряды летних облаков. Эта сестра, старшая из трех, носит на поясе ключи, каких нет у самого Папы Римского: они открывают доступ в любую хижину и в любой дворец. Она, насколько мне известно, просидела все минувшее лето у изголовья слепого нищего: я часто и охотно с ним беседовал, а его набожная восьмилетняя дочурка, личико которой так и светилось добротой, отвергая соблазны веселых деревенских забав, целыми днями бродила с несчастным отцом по пыльным дорогам. За это Бог ниспослал ей великую награду. Весенней порой, когда бутоны ее весны только-только начинали распускаться, Он призвал ее к себе. Но слепой отец оплакивает девочку без устали: по ночам ему снится, будто он крепко сжимает в руке нежную ручку своего маленького поводыря, — и пробуждается во тьме, которая теперь помещена для него внутрь второй, еще более непроглядной тьмы. Mater Lacrymarum просидела также всю эту зиму 1844/45 года в спальне у царя, являя его взору дочь (столь же набожную): та отошла к Господу так же внезапно и оставила за собой тьму, не менее беспросветную. Благодаря магическим ключам Богородица Слез проникает неслышным призраком в покои неспящих — мужчин, женщин и детей, коротающих ночи без сна — от Ганга до Нила, от Нила до Миссисипи. И вот ее-то, перворожденную в семействе, владелицу самой обширной империи, давайте почтим титулом Мадонны.