Маргарет Олифант: У открытой двери

Нарисованная ею картина заставила и меня рассмеяться, хотя мне было не до смеха. «Очень жаль, что тебе не хватает мужества, Джарвис, — сказал я, — придется поискать кого-нибудь другого».

Пристыженный Джарвис стал оправдываться, но я прервал его на полуслове. Мой дворецкий, бывший солдат, служил со мной в Индии и был, по-моему, из тех, кому ни бог, ни черт не страшен, особенно второй. Я понял, что теряю понапрасну время. Джарвисы были счастливы отделаться от меня; рассыпаясь в любезностях, они проводили меня до дверей, под которыми стояли два конюха, несколько смутившиеся при моем внезапном появлении. Должно быть, они подслушивали, во всяком случае, стояли достаточно близко к двери, чтоб разобрать каждое сказанное слово. Проходя мимо, я кивнул, они в ответ поклонились, откровенно радуясь моему уходу.

Можете счесть это необъяснимой странностью, но не сознаться в ней было бы малодушием, поэтому добавлю, что, как ни решительно я был настроен скорее приступить к расследованию, которое торжественно обещал Роланду провести и от которого зависело его выздоровление, а может быть, и жизнь, мне очень не хотелось проходить мимо развалин. Лишь благодаря любопытству, которое было весьма возбуждено, мое сопротивлявшееся тело продвигалось вперед. Боюсь, что ученые люди объяснят мою трусость иначе — скажут, что она следствие болезни желудка. Я шел вперед, но, уступи я внутреннему побуждению, я повернул бы и со всех ног побежал назад. Казалось, все мое существо восстает против творимого над ним насилия: колотившееся сердце готово было выпрыгнуть из груди, в висках и ушах стучал кузнечный молот. Вокруг стояла кромешная тьма. Старый дом с обвалившейся башней чернел во мгле, столь же непроглядной, разве только менее плотной. Величественные кедры, которыми мы так гордились, заполонили собой ночь. В состоянии смятения я не заметил, как сошел с дорожки, и, тотчас наткнувшись на что-то твердое, не сдержал крика. Что это такое? Ощутив под пальцами твердость камня, шероховатость известки и колючки на стеблях куманики, я несколько опомнился. «Да это же фронтон старого дома», — проговорил я вслух с тихим смешком, чтобы приободриться. Прикосновение к грубой поверхности камня несколько отрезвило меня. Ощупав все вокруг, я избавился от наваждения. Что может быть естественней, чем сбиться в темноте с дороги? Эта мысль окончательно привела меня в чувство, как будто чья-то сильная и добрая рука стряхнула с меня все дурацкие страхи. До чего глупо! В конце концов, есть ли разница, какой дорогой я пойду? Я засмеялся вновь, на сей раз более искренно, и тут все внутри у меня похолодело, по спине пробежала дрожь, отказали все чувства: у самых моих ног раздался вздох. Я отпрянул, сердце ушло в пятки. Ошибки быть не могло! Я слышал вздох так же ясно, как собственную речь: долгий, тихий, усталый, так вздыхают всей грудью, чтобы выразить тяжесть, которая переполняет душу. Услышать такой вздох в кромешной тьме, в полном одиночестве и по ночному времени, правда, не слишком позднему, — невозможно сказать, как это на меня подействовало! Я и сейчас помню это чувство: мурашки бегают по телу и под волосами, похолодевшие ноги буквально приросли к земле. Срывающимся голосом я крикнул: «Кто здесь?». Никто не отозвался.

Не помню, как я добрался до дому. Зато всякое безучастие к обитавшему в руинах существу как рукой сняло. Мой скептицизм растаял, будто туман. Теперь, как и Роланд, я был уверен, что там кто-то есть. Я вовсе не старался убедить себя, будто это мистификация. В парке я слышал разные звуки, но то были звуки мне понятные: потрескивали на морозе мелкие веточки, похрустывали под ногами небольшие камешки на гравиевой дорожке — словом, раздавались те жутковатые ночные звуки, которые порою заставляют вас насторожиться и спросить себя, откуда они идут. Но так бывает, когда нет настоящей тайны. Но если вы слышите другое, все эти тихие естественные шелесты нимало не страшат вас. Их я понимал. А вздох — не понимал. То не было явление природы. Он был исполнен чувства, смысла, движения души невидимого существа. В вас все приходит в трепет, когда вы вдруг встречаете невидимое существо, наделенное чувствами, умеющее выразить себя. Мне больше не хотелось бежать оттуда, где разыгрывалось загадочное действие. И все-таки я опрометью бросился домой — на сей раз от нетерпения: я спешил скорей собраться и идти на поиски. В холле, как всегда, меня встретил Бэгли. После полудня он всегда занимал там пост, напустив на себя чрезвычайно занятой вид, хотя, сколько я знаю, занят ничем не был. Не задержавшись на пороге, так как дверь оказалась не заперта, я влетел в холл. Однако спокойное достоинство, с которым Бэгли двинулся вперед, чтобы принять у меня пальто, тотчас охладило меня. Все, из ряда вон выходящее, все, лишенное четкости и смысла, сникало в присутствии Бэгли. Глядя на него, вы не могли не восхищаться пробором в его волосах, бантом его белоснежного галстука, тем, как ловко сидят на нем панталоны, — все в нем было совершенство и шедевр, и главное, вы видели, как это ему дорого. Я, можно сказать, набросился на него, не дав себе времени подумать, насколько подобный человек не годится для моих планов.