Павел Чибряков - Что-то… (сборник)

Вскоре после похорон Марине участливо предложили взять отпуск, но она отказалась, сказав, что лучше она будет работать, что это поможет ей скорее придти в себя; забота о других, пусть даже чисто профессиональная и несколько безличная, может нивелировать ощущение собственного несчастья.

Проснувшись около трёх часов дня после рабочих суток, Марина некоторое время лежала; с удовольствием потянувшись, отчего широкая, измятая во сне футболка задралась выше притонувшего в складке пупка, Марина почувствовала, что ей не хочется вставать, и решила ещё немного «повалятся». Шторы на окне были задёрнуты и на них то проявлялись, то гасли квадраты солнечного света; было ясно, что по небу довольно сильный ветер гонит разнокалиберные облака. Казалось, что лежать вот так можно бесконечно долго. Если бы не странности человеческого разума. В конце концов, всегда появляется настырно-сердитая мысль «Ну и чего лежишь, как колода?!». А послать самого себя куда подальше со своими придирками получается не всегда.

Наконец, Марина поняла, что лежать ей уже не хочется потому, что она окончательно проснулась и что-то внутри её порывисто требует движения, пусть даже ради самого движения. Она резко вскочила на ноги, ещё раз потянулась, потом с силой (чего ради? ) оттянула подол майки вниз, и не спеша, будто наслаждаясь каждым движением, пошла в ванную.

Умывшись прохладной водой, она посмотрела на своё отражение в зеркале. Марина всегда знала, что она – симпатичная. Когда пришло время, она поняла, что нравится представителям противоположного пола, причём, всех возрастов. Конечно, пришлось научиться изящно увёртываться и прямолинейно отбиваться, в зависимости от «места действий и действующих лиц», но все равно было приятно нравиться. Забавно, но с годами мало что изменилось – она и сейчас нравилась как семидесятилетнему соседу, что живёт над ними, так и четырнадцатилетнему Ваське из третьей палаты хирургии, которого готовят к операции на сердце. При встрече с ней, у них обоих на лицах появляется выражение щенячьего восторга. Вот уж воистину – что стар, что млад.

А вот с ровесниками…. А что, собственно? После разрыва с Александром было не до личной жизни, а теперь она явственно поняла, что никаких личных отношений с кем-либо ей не хочется. И дело здесь не психологической травме, нанесённой их разрывом, и не в каких-то последствиях аборта. Ей просто ничего не хочется. И, в конце концов, не настолько она страстная (хотя довольно чувственная), чтобы не прожить без мужчины довольно долгое время. Насколько долгое? А кто его знает? Как получиться.

Промокнув влагу с лица, Марина вернулась в комнату, которую с детства делила с сестрой, а после её замужества стала её «единоличной» хозяйкой. Вот только к тому времени она уже стала слишком взрослой, чтобы испытывать радость по этому поводу. К тому же, они с Галей были хорошими сёстрами, так что в этой комнате они не уживались друг с другом, а просто жили. Росли они без отца, – он погиб в автокатастрофе, когда они были совсем маленькие – так что их квартира была чисто «женская»; чаще всего они расхаживали по ней «в неглиже», с визгом и смехом, под раззадоривающие мамины смешки «рятуйте, голопопые!», бросаясь в свою комнату, чтобы спешно натянуть на себя что-нибудь более-менее подобающее. Если бы и в последующей жизни всё ограничивалось, как тогда, проблемой – не показать кому-нибудь чего не следует…

Прислушавшись к себе, Марина поняла, что есть ей пока не хочется. «А что тебе вообще хочется? – внезапно всколыхнулась в голове раздражённая мысль. – Этого ей не надо, того тоже не надо! А чего тебе надо?». Нет ничего хуже, чем задавать самому себе вопросы, на которые не можешь ответить. Марина села на кровать, и почувствовала, что начинает задыхаться. Осознав, что не в силах это предотвратить, она позволила себе тихо заплакать.

С течением времени, наросты на домах всё больше начинали напоминать морды каких-то адских чудовищ. У человека с фантазией могло появиться впечатление, что дома обзавелись гаргульями. Только в отличии от своих готических «собратьев», довольно изящных, всё-таки, в своей «ужасности», это были как будто намеренно искажённые, издевательски изуродованные твари. Истинно адское изуверство.

Прикончив вторую бутылку пива, Александр, сидя на диване, уронил бутылку на пол, и вяло толкнул её ногой, отчего бутылка медленно откатилась по серо-коричневому паласу и замерла практически на самой середине комнаты. Он сделал так потому, что ему просто хотелось это сделать. В силу паршивого настроения. А такое настроение было у него теперь практически постоянно. Причина для этого была, надо сказать, чертовски основательная. До подлости. Стать импотентом к тридцати одному году – это даже для Горска-9 перебор.