Олег Соломатов - Духи Тургояка. Первая встреча

Да! Лагерь – это отдушина от серых домашних будней, ежедневных уроков, домашних заданий, «вечной» музыкальной школы и секции легкой атлетики, где из тебя выжимают нормы, секунды, метры и соблюдение режима дня. Лагерь – место, где жесткие иерархические социальные отношения города плавно трансформируются в «клуб по интересам», где у всех отдыхающих первостепенная задача – ОТДОХНУТЬ!!!, пообщаться, найти новых друзей, накупаться на озере и наестся черники, так обильно растущей в двух шагах от лагеря. А еще, мне в прошлом году понравился трехдневный поход вокруг Тургояка. С тяжелыми рюкзаками, набитыми тушенкой и сгущенкой, палатками, гитарой, искрами «до небес» от ночных костров, первозданной природой, поспевающей черемухой и ранее неизвестных чувственных проявлений к противоположному полу, выражаемых во взглядах, охах-вздохах, недосказанности и глуповато-туповатом молчании, именно тогда, когда нужно что-то говорить. Я ждал этого похода, наверное, целый год! А пока, я наслаждался присутствием старых друзей, знакомством с новой публикой, начавшимися отрядными делами и спортивными соревнованиями между отрядами по футболу, «детской дискотекой» на пирсе после ужина, «страшилками о пропавших непослушных детках и духах озера» после отбоя и звуками утреннего горна, поднимающего весь лагерь на зарядку.

Отряд наш был очень дружный. Во всех спортивных состязаниях мы в своей возрастной группе занимали первые места, а может, это случалось еще и потому, что воспитателем был Александр Михайлович, молодой, шустрый учитель из городской школы, гонявший нас «по полной программе» то на спортплощадку, то на кросс по лесу, то на заплывы по секундомеру. А на днях – прошла обще-лагерная «Зарница» на «минном поле», так мы называли большую лесную поляну в километре от лагеря, с участием солдат из «Чебары» – «учебки» для солдат, недалеко расположенной от города. И наша бравая армия лагерных аборигенов третьего отряда выловила из кустов троих! автоматчиков. Если учесть, что солдат всего было семь человек, а отрядов двенадцать, то можно было понять наши «первобытные выкрики» радости и «ритуальные пляски победителей». После разоружения противника, поиска в траве и расталкивания по карманам отстрелянных гильз мы с трофейными «калашами» фотографировались, испытывая неимоверное чувство гордости и собственной значимости в глазах проигравших команд. Мне так хотелось попасть в кадр с автоматом, и я уже был готов позировать, но до боли знакомый голос за спиной попросил дать ей оружие. Ну, естественно, оставалось только беспрекословно выполнить эту просьбу, дабы не упасть в её глазах ниже плинтуса и не прослыть «жмотом» до скончания века. Вот и пришлось на снимке изображать в голову раненного бойца, не успевшего надеть противогаз. А потом…, потом уставшие, но довольные мы двинулись по знакомым тропам через лес в сторону лагеря, позвякивая гильзами в карманах и на ходу срывая еще красновато-бурую, не дозревшую чернику.

Вечером в честь победителей на деревянном пирсе у берега озера была устроена дискотека, и я впервые решился пригласить ее на медленный танец. Как правильно это делать и как танцевать в паре, не мешая друг другу, мы познавали здесь и сейчас, по крайней мере, лично я, ведь смотреть на взрослых – это одно, а как выполнить самому – совершенно другое, непонятное, неизведанное. «Оркестр Поля Мориа» рвал сердце на части популярной мелодией «Speak Softly Love», уши горели пунцовым закатом, вспотевшие руки ощущали её легкие покачивания в такт музыки, а мои ноги то и дело пытались бесконтрольно деревенеть и запинаться за Светкины босоножки. Музыка прозвучала, как один миг, но этот миг показался мне вечностью. После отбоя совсем не спалось, в голове в тысячный раз прокручивалась всё та же мелодия, те же ощущения. Ну а раз сон «не шёл», мы решили поболтать. Через десять минут в палате из десяти человек шёл нешуточный бой с бомбометанием в виде перьевых подушек, и воплями, как будто включилось сто «воздушных тревог» одновременно. Бой закончился в одну секунду, когда включился в палате свет и на пороге оказался старший физрук лагеря «Коля-Ваня». Вообще-то его звали Николаем Ивановичем, но, так уж повелось, не первый год он работал в этом лагере, и за ним «приклеилась» стойкая кличка «Коля-Ваня». Все побаивались его острого орлиного взгляда, шевелящихся, как казалось от злости, усов и обходить старались сторонкой. Двое бомбометателей так и застыли в замахивающихся позах, стоя на кроватях, как будто встретились взглядами с «Медузой Горгоной». Он пошевелил усами, как змеями этого мифического создания, и обратился к нам с пламенной речью: