Энн Райс - Мэйфейрские ведьмы

— Уж точно, это Шарлотта выкрала куклу из шкафа, — сказал сын хозяина постоялого двора, — чтобы та не попала в руки священника. Никто другой из перепуганных обитателей дома не отважился бы даже прикоснуться к этой штуке.

— Однако, как вы сами только что сказали, мать Шарлотты не могла избавить зятя от недуга, — осторожно заметил я. — Равно как и Шарлотта — это совершенно очевидно. Следовательно, вполне возможно, что эти женщины вовсе и не ведьмы.

— Лечение и проклятие — совсем не одно и то же, — ответил мне виноторговец. — Вот если бы они пользовались своим даром только во имя исцеления… Но какое отношение к исцелению может иметь сатанинская кукла?

— А как тогда прикажете понимать бегство Шарлотты? — подал голос еще один участник разговора — он лишь недавно присоединился к собравшимся и казался чрезмерно возбужденным. — Что еще может означать такой поступок, кроме как подтвердить тот факт, что обе они — и мать, и дочь — ведьмы? Не успели графиню арестовать, Шарлотта тут же сбежала с мужем, ребенком и всеми своими чернокожими слугами в Вест-Индию, откуда все они когда-то и прибыли в наш городок. Однако перед тем Шарлотта все же успела побывать в тюрьме и провела наедине с матерью более часа. Разрешение на свидание она получила исключительно по глупости стражников, поверивших, будто ей удастся убедить мать признаться в содеянных злодеяниях. Да у Шарлотты и в мыслях не было ничего подобного!

— Похоже, она мудро поступила, — сказал я. — И куда же сбежала Шарлотта?

— Говорят, на Мартинику, вместе со своим бледным и убогим мужем-калекой, который там нажил целое состояние на плантациях. Но никто достоверно не знает, так ли это. Инквизитор написал на Мартинику, требуя, чтобы власти допросили Шарлотту, но ответа не получил, хотя прошло уже довольно много времени. Да и можно ли надеяться, что в тамошних местах существует правосудие?

Более получаса я слушал их болтовню о том, как происходил суд, как Дебора заявила о своей невиновности в присутствии судей и тех горожан, которым позволили находиться в зале суда; о том, как после приговора она написала прошение его величеству королю Людовику, как судьи послали в Доле за палачом, как Дебору раздели в камере донага и сначала обстригли ее длинные иссиня-черные волосы, а затем обрили голову наголо и внимательно осмотрели все тело в поисках дьявольских отметин.

— И что же, нашли? — спросил я, дрожа от кипевшей внутри ненависти к подобным процедурам и стараясь не воскрешать в памяти глаза девочки из прошлого.

— А как же — две отметины, — ответил хозяин. Он только что присоединился к нам вместе с оплаченной мною третьей бутылкой белого вина и теперь разливал его по бокалам. — Графиня заявила, что эти метки у нее с рождения, что точно такие же можно найти у каждого человека, и потребовала — если судьи считают подобные пятна доказательством вины — проверить на этот предмет всех горожан. Ей, однако, не поверили. К тому времени Дебора сильно побледнела и отощала от голода, но по-прежнему оставалась красавицей.

— Неужели действительно красавицей? — удивился я.

— Она и сейчас походит на прекрасную лилию, — печально ответил старый виноторговец. — Очень белую и чистую. Что говорить — ее сила очаровывать каждого так велика, что ее любят даже тюремщики. А священник рыдает во время причастия — он не отказал ей в этом утешении, хотя она и не созналась.

— Знаете, она могла бы соблазнить самого сатану. Потому-то ее и называют невестой дьявола.

— Но инквизитора она соблазнить не в силах, — заметил я.

Собравшиеся закивали, не поняв, что это была лишь горькая шутка.

— А дочь? Прежде чем покинуть город, она говорила что-нибудь по поводу виновности или невиновности матери? — поинтересовался я.

— Никому не сказала ни слова. А под покровом ночи сбежала.

— Ведьма, — опять вмешался в разговор хозяйский сын. — Иначе разве бросила бы она свою мать одну, когда против той обратились даже собственные сыновья?

На этот вопрос ответить не смог никто, но я и не нуждался в их мнении.

К этому времени, Стефан, мне хотелось лишь одного: поскорее уйти с постоялого двора и повидаться с приходским священником, хотя, как ты знаешь, это всегда наиболее опасное дело. Что, если инквизитор, который пирует на деньги, заработанные на всеобщем безумстве, заподозрит неладное и узнает меня, вспомнив по каким-нибудь прошлым встречам, а уж тем более если он, не приведи Бог, поймет, кто прячется под рясой богатого священника и чем на самом деле я занимаюсь?