Энн Райс - Лэшер

А мне предстояло сотворить живого Христа. Алтарные служки замерли в ожидании. Я подошел к ступеням алтаря и произнес латинские слова, исполненные великого смысла.

Я взошел на алтарь Господа.

И когда колокол зазвенел, давая знать, что святая минута настала, вино и хлеб превратились в Тело и Кровь Господню. Золотая чаша сияла в моих руках. Я вкусил Тела Господня. Я вкусил Крови его.

Когда я повернулся, дабы даровать верующим Святое причастие, все собравшиеся в церкви — молодые и старые, крепкие и хилые — устремились ко мне сплошным потоком. Каждый жаждал скорее приобщиться к великому таинству, только что свершившемуся в этом храме.

В вышине, под стрельчатыми сводами огромного собора, метались тени, однако свет — святой, благодатный свет — проникал в каждый угол, изгоняя мрак. Он касался холодных каменных плит и согревал их.

Чтобы получить Святое причастие, к алтарю приблизился мой отец, лаэрд, глава клана. За ним следовала моя сестра, Эмалет. Взгляд ее был исполнен тревоги и страха. Приблизившись ко мне, она склонила голову как можно ниже, дабы никто не заметил, что я не позволил ей вкусить Тела и Крови Господней. Потом настал черед моих многочисленных родственников, как мужчин, так и женщин, и представителей других ветвей клана Доннелейт. Вслед за ними к алтарю подошли землепашцы и пастухи, живущие в долине, городские купцы и ремесленники. Поток верующих не иссякал еще очень долго.

Судя по всему, обряд Святого причастия длился не менее часа. Несколько чаш опустело. Наконец все жители долины приобщились к великому таинству. Теперь Христос жил в их сердцах.

В Италии мне нередко доводилось принимать участие в Рождественской мессе, но никогда прежде — ни в храме Господнем, ни под сводом небес, усыпанных яркими звездами, — я не испытывал подобного блаженства. Но сейчас, произнеся заключительные слова мессы: «Идите с миром!» — я ощутил небывалый прилив счастья. И лица людей, меня окружавших, тоже сияли благочестием, мужеством и отвагой.

Удары колокола учащались и становились все громче, в них звучали торжество и ликование. Флейты выводили радостную мелодию, которую подхватывали раскаты барабанов.

— Пора идти в замок, — восклицали прихожане. — Настало время для пира, который ежегодно устраивает глава клана.

Неожиданно несколько крепких деревенских парней подхватили меня и подняли над толпой.

— Теперь мы готовы сразиться даже с силами ада, — восклицали преисполненные решимости люди. — Во имя Господа и истинной веры мы готовы пожертвовать жизнью.

Я был рад тому, что меня несут на руках, ибо музыка, громкая, воодушевленная, захватила меня столь полно, что я перестал ориентироваться в пространстве и вряд ли смог бы идти сам. И все же, несмотря на то что я пребывал во власти музыки, когда меня проносили через центральный неф, я не забыл повернуть голову вправо и посмотреть на изображение своего святого.

Завтра, на восходе солнца, я приду к тебе, святой Эшлер, мысленно пообещал я. Не оставь меня своим покровительством, святой Франциск. Если я поступил правильно, пошли мне знамение. В следующее мгновение я забыл обо всем, зачарованный музыкой. К счастью, долг мой был исполнен, и теперь я мог с полным правом восседать на плечах рослых деревенских жителей, которые вынесли меня из церкви и по заснеженной тропе устремились сквозь окутавшую все вокруг тьму к ярко освещенному факелами замку.

Трапезный зал замка был щедро убран зелеными сосновыми ветвями, как и в тот вечер, когда я оказался здесь впервые. Во всех канделябрах горели толстые восковые свечи. Когда меня опустили перед громадным пиршественным столом, я заметил, что в очаге уже полыхает рождественское полено.

— Гори, гори ясно, гори все двенадцать дней и ночей Рождества, — запели пришедшие со мной люди. И вновь волынки и барабаны подхватили их песню. В зал вошли слуги с кувшинами вина и огромными тарелками, на которых дымилось мясо.

— Рождество Христово настало, и сейчас мы предадимся веселью, — торжественно провозгласил мой отец. — Времена, когда мы влачили свои дни в страхе, остались в прошлом.

Слуги внесли огромное блюдо, на котором красовалась жареная голова кабана. За ней последовали жаренные на вертелах бараны. Вокруг себя я видел лишь счастливые и довольные лица. Веселились все — мужчины, женщины в нарядных платьях, дети, которым не сиделось за столом. Многие из них уже соскочили с деревянных скамей и пустились в пляс. Пример оказался настолько заразительным, что вскоре все пирующие позабыли об угощении, образовали огромный круг и принялись отплясывать старинный народный танец.