Энн Райс - Лэшер

— Ни протестантам, ни католикам не в чем меня обвинить, — заявил я. — Если смутные догадки и витают в воздухе, они не найдут подтверждения. Скажи, сестра, ты сохранишь в тайне то, что тебе известно?

— Так или иначе, люди узнают обо всем!

Я резко повернулся и вышел из зала. В те минуты я ощущал себя исполнителем Господней воли, не смиренным и кротким францисканцем, но полным решимости миссионером. Я твердо знал, как мне следует поступить.

Я вышел во двор замка, пересек подвесной мостик и по заснеженной тропе направился к собору. Со всех сторон к соборной площади стекались люди с зажженными факелами в руках. Все они украдкой бросали на меня взгляды — подозрительные, удивленные, радостные. То и дело до меня доносился возбужденный шепот: «Эшлер! Смотрите! Это Эшлер!». В ответ я кивал и обеими руками делал широкие приветственные жесты.

И вновь краем глаза я заметил одно из этих крошечных отвратительных созданий. Весь в черном, с черным капюшоном на голове, уродец с поразительной скоростью промчался через поле мне навстречу, однако, не добежав, повернул и бросился в обратную сторону. Судя по всему, все прочие тоже его заметили. Возбужденно перешептываясь, они старались держаться поближе друг к другу, однако следовали за мной к собору.

Я увидел, что вдали, в заснеженных полях, несколько человек затеяли пляску. В свете факелов мне удалось разглядеть, что все они наряжены в звериные шкуры, а на головах красуются рога. В эти праздничные дни некоторые крестьяне веселились согласно древней языческой традиции. Несомненно, мне следовало устроить крестный ход и привести их к яслям Младенца Иисуса. Таков был мой долг священнослужителя.

К тому времени, как я подошел к городским воротам, за мной следовало множество людей. Когда возглавляемая мной толпа достигла дверей собора, я попросил людей подождать. Войдя в собор, я прямиком направился в ризницу. Два пожилых священника, оказавшихся там, встретили меня исполненными страха взглядами.

— Подайте мне торжественное облачение, — непререкаемым тоном распорядился я. — Я пришел, чтобы объединить всех верующих во Христа, живущих в долине. Но для того чтобы приступить к отправлению службы, мне нужны сутана и белый стихарь. Делайте как вам велено.

Не прекословя, они принялись помогать мне облачаться в богато расшитые одеяния. В ризницу вошли несколько молодых церковных служек. Они тоже нарядились в праздничные стихари.

— Идемте, святые отцы, — обратился я к испуганным священникам. — Смотрите, зеленые юнцы оказались куда смелее, чем вы, убеленные сединами старцы. Который сейчас час? Пора открывать крестный ход. Когда часы пробьют двенадцать, я начну служить мессу. Для католиков, протестантов и язычников. Я не в силах преодолеть раздоры, существующие между ними, не в силах привести их всех в Царствие Небесное. Все, что я могу, это призвать в этот храм Младенца Христа. В эту ночь он вновь родится в нашей долине. Вновь свершится великое чудо, которое происходит каждый год.

Я вышел из ризницы и, обращаясь к замершей в ожидании толпе, возвысил голос.

— Сделайте все приготовления, необходимые для Рождественского крестного хода, — провозгласил я. — Решите, кто из вас достоин быть святым Иосифом и кто Непорочной Девой Марией. Если в деревне есть новорожденное дитя, принесите его в храм — я опущу его в ясли, прежде чем взойти в алтарь и отслужить праздничную мессу. Сегодня ночью мы увидим Святое Семейство во плоти. Сегодня ночью святыми станут жители нашей долины. Но и те из вас, кто предпочитает наряды из звериных шкур, тоже примут участие в крестном ходе. Они поклонятся младенцу, лежащему в яслях, как некогда вол, агнец и осел поклонились новорожденному Христу. Поторопитесь же, моя верная паства. Времени осталось немного.

Лица собравшихся сияли восторгом и изумлением. Казалось, благодать Господня снизошла на толпу. Вдруг я заметил крошечную скрюченную старушонку, которая неотрывно смотрела на меня из-под толстого грубого платка. Я успел рассмотреть ее блестящие глаза и беззубую улыбку. Внезапно она исчезла, словно растворилась в толпе. В этом нет ничего удивительного, сказал я себе. Мало ли в деревне горбатых старух. Принадлежи эта женщина к маленькому народу, она не осмелилась бы войти в церковь. Ведь маленькие существа — слуги дьявола, и свет Христовой любви невыносим для них.

Я закрыл глаза, сложил руки так, чтобы они представляли собой подобие остроконечного церковного купола, и начал вполголоса напевать церковный гимн, старинный и прекрасный: