Энн Райс - Лэшер

— Отец, насколько я понимаю, вы уже сказали людям, что я святой, сошедший к ним прямо с церковного витража, — предположил я.

— Но это чистая правда! — с жаром воскликнул отец. — Клянусь Богом, ты настоящий святой. И ты сам это знаешь. Ты — Эшлер, вновь явившийся в этот мир. Ты — Эшлер, с самого рождения наделенный тайным знанием. У кого могут быть в этом сомнения? В течение двадцати трех лет ты находился среди францисканских монахов и вел праведную жизнь, чуждую даже намеку на грехи и пороки. Кто же ты, как не святой? Как и положено святому, ты исполнен кротости и смирения. Но сейчас настало время отбросить кротость. Сейчас тебе необходимы мужество и отвага. В этой долине достаточно малодушных священников, которые дрожат от страха у себя в ризницах. Собственное трусливое воображение рисует им жуткие картины. Наверняка они уже видят, как протестанты кидают их в огонь вместо рождественских поленьев.

Стоило отцу произнести эти слова, как воспоминания о далеком Рождестве нахлынули на меня. Я вспомнил, как мой дед, глава клана, отдал приказ умертвить меня. Вспомнил исполинское рождественское полено, горевшее в очаге. Любопытно, принесли ли уже из леса подходящее дерево? Зажгут ли его сегодня после Великой мессы, когда по всему христианскому миру загораются огни в честь родившегося Младенца Христа?

Но тут неожиданное обстоятельство прервало ход моих мыслей. Сильный и густой запах внезапно ударил мне в ноздри. То был необычайно приятный аромат, подобного которому я никогда не ощущал. Сколько я ни принюхивался, я не мог определить происхождение этого запаха.

— Ты — святой Эшлер! — вновь провозгласил отец, по всей видимости недовольный моим затянувшимся молчанием.

— Отец, я не уверен в этом, — попытался возразить я.

— Да, ты уверен совсем в другом, — раздался незнакомый голос за моей спиной.

То был женский голос, звонкий и мелодичный. Обернувшись, я увидел молодую женщину примерно моих лет — или немного моложе. Я сразу заметил, что она отличалась редкостной красотой. Шелковистые рыжие локоны рассыпались по спине, спускаясь до самого подола богато расшитого платья. Именно от нее исходило поразившее меня благоухание. Это благоухание, казалось, проникло мне в кровь, зажгло во мне пламя.

Красота незнакомки поразила меня. Никогда я не видел столь прекрасных волос, густых и волнистых. Глаза ее, сияющие, глубоко посаженные, напоминали глаза моего отца. Сам я унаследовал карие глаза от матери. Я вспомнил слова голландца о женщине, подобной мне самому. Однако к этой гордой красавице они не имели отношения. Вне всякого сомнения, она принадлежала к человеческому роду. Я заметил, что она куда более походит на моего отца, чем я сам. Будь она такой же, как я, я понял бы это с первого взгляда. Для меня это не составило бы тайны.

Молодая женщина приблизилась ко мне. Дивный запах, который она распространяла вокруг себя, возбуждал и тревожил. Казалось, все ощущения мои обострились. Одновременно я томился от голода, жажды и неутоленного вожделения.

— Брат, ты вовсе не святой Эшлер, — произнесла она. — Ты — Талтос! Живое воплощение страшного проклятия, которое с давних пор тяготеет над этой долиной, проклятия, что отравило нашу кровь.

— Придержи свой поганый язык! — вне себя от ярости, взревел отец. — Иначе я сам заставлю тебя замолчать! Я своими руками прикончу тебя и всех твоих жалких приспешников!

— О, я вижу, отец, вы и в самом деле добрый католик! — насмешливо протянула красавица, высоко вздернув точеный подбородок. Чистый звук ее голоса был подобен звону серебряного колокольчика. — Как там говорят в Италии, Эшлер? «Если отец твой еретик, сам собери хворост, чтобы сжечь его»? Там ведь есть такая поговорка?

— Нет, сестра, — потупившись, пробормотал я. — Но прошу тебя, не будь ко мне несправедлива. Не отталкивай меня с первых минут.

— Я несправедлива к тебе? Вот уж не думаю! Скорее, я отдаю тебе должное. Скажи лучше, ты в самом деле наделен от рождения тайными знаниями? Или это тоже ложь? Правда, что твоя мать была королевой? И в наказание за то, что произвела тебя на свет, она окончила жизнь на плахе?

— Ты напрасно сотрясаешь воздух, Эмалет, — вновь возвысил голос отец. — Все твои поношения — пустой звук для нас.

— Говори только за себя, отец. По-моему, братец вовсе не прочь на меня посмотреть и меня послушать.

— Я не знаю, о чем ты говоришь, сестра, — потупившись, пробормотал я. — Смысл твоих ересей мне не ясен. Да, мать моя в самом деле была королевой. Но имя ее мне неизвестно.