Алексей Шолохов - Альфа-самка (сборник)

Обухов на секунду пришел в себя, и последнее, что он увидел, были глаза «читающего пса» Тарзана.

Безбородов дернулся. Коньяк полился мимо фляжки. Он закрыл бутылку и поставил на стол.

– Миша, ты слышал?

– Последний, – прошептал Карташов.

– Они снова победили? – с надеждой на отрицательный ответ спросил Иван Андреевич.

– Да.

Безбородов усмехнулся, вытер со стола рукавом коньяк, закрутил на фляжке крышку и убрал в карман.

– Пойду посмотрю.

– Можешь не смотреть. Его там не будет.

– Почему?

– Потому что нельзя убить то, что умерло пятьдесят лет назад.

– Что ты несешь?!

– Да то, что пса с седым боком я разделал лично в сорок шестом, а шкуру выбросил там, на пустыре. Я не могу понять чего ему надо? Не за своей же шкурой он приходит?

– Нет. За нашими. Точнее, не за шкурами, а за мясом. Мы в сорок шестом съели его, теперь он хочет съесть нас.

– Бред. Ему ничего не стоило поймать нас за заводом или на том же пустыре. Мы делаем обход по несколько раз на дню. И ночью… – Карташова передернуло от одной только мысли, что тварь могла напасть на него в темноте. – Ему нужно от нас что-то другое.

– Тридцать, – произнес Иван Андреевич и глотнул из фляжки.

– Что тридцать? – не понял Карташов.

– Я говорю, мы с тобой освежевали и продали тридцать тушек.

– И что? При чем здесь количество собак, которых… Мы хотели есть. И люди, которым мы продавали мясо, тоже.

– И собаки сейчас тоже, – усмехнулся Безбородов.

Карташов посмотрел на своего зама.

– Ты хочешь сказать…

– Он бы убил нас давно, но мы, не осознавая этого, выбрали единственный верный путь. Мы поставляем собакам еду, как когда-то людям…

– Седой пес приводит сюда свору, чтобы накормить?

– Я очень на это надеюсь…

– Это по крайней мере не лишено смысла. Да, и это объясняет, почему мы еще живы.

– Мы поставщики. На, – Безбородов достал из стола какой-то бланк и пододвинул к начальнику охраны, – отнеси заявку в отдел кадров. Я думаю, нам понадобятся еще люди с разрешением на оружие.

Вы хотите начистоту? Ну что ж, давайте начистоту. Вам когда-нибудь хотелось плюнуть на все и перевернуть свою жизнь с ног на голову? Хотелось? Со мной было такое дважды.

Это сейчас я мускулистый и высокий. А тогда, в шестом классе средней школы, я был хлюпиком. Лохом, ботаном, по-моему, это так сейчас называется. Каждое утро у школы меня поджидал Мамонт. Сначала я думал, что его прозвище напрямую связано с внешностью. Для шестиклассника он был очень большим. Это и неудивительно, два года в четвертом классе, два в шестом. Копна волос и нос, свисающий над верхней губой, усиливали сходство переростка с доисторическим животным. Но когда я узнал его настоящее имя, все вопросы отпали. Мамонтом быть лучше, чем Серуном. Хе-хе. Антон Серунов – значилось в классном журнале. Иногда мне казалось, что его по фамилии даже учителя боялись называть.

Вот такой у нас Мамонт.

Каждое утро я оборачивался на окрик: «Эй, слюнтяй, греби сюда». Молча «подгребал» и лишался карманных денег. Лишался десяти копеек, как раз хватавших на коржик и стакан чая. Вы спросите, а почему мне просто было не обмануть хулигана и не сказать, что денег нет? Пару раз я так и сделал. Но Мамонт, несмотря на глупый вид, поразил меня своей сообразительностью.

– А ну, слюнтяй, попрыгай, – сказал он мне.

При первом же прыжке два медяка по пять копеек предательски стукнулись друг о друга. Негромко, но уши Мамонта уловили этот слабый звук. Он отвесил мне оплеуху и протянул вперед руку вверх ладонью, куда тут же упали мой коржик и стакан чая.

На следующий день я (похвалите меня за сообразительность) взял у мамы десять копеек одной монетой. После пяти минут подпрыгиваний Мамонт почесал свою шевелюру и обратился к своему приятелю, бегающему за ним тенью:

– Давай встряхнем.

Вот этого я никак не ожидал. Они подошли ко мне и перевернули вверх ногами. Две ириски «Золотой ключик», старый значок с изображение герба Харькова и десятикопеечная монетка упали к ногам Мамонта. Я едва не расплакался от обиды и злости. Они меня поставили на ноги, которые, надо признать, отказывались меня держать.

Больше я не пытался обмануть его. Я подходил, отдавал десять копеек и шел в класс. Эти десять копеек были своего рода платой за спокойную жизнь, которая закончилась, как только Мамонт понял, что ему скучно. Ему не нужны были десять копеек. Ему нужно было уничтожить меня, смешать с дерьмом.