Виктор Точинов - Пятиозерье

«А я ведь знала, — подумала она, — как называется этот сосуд, мама мне говорила...»

Тут клявшаяся ничему больше не удивляться и ничего не бояться Света снова ужаснулась, поняв, что не помнит ни имени матери, ни ее лица, рук, фигуры... Ничего, кроме медленно уплывающего в туман забытья факта, что мать унее все-таки вроде была.

"Убей его, тут нечего и не из кого изгонять, убей его прямо сейчас, ты сможешь..." — мысль опять оказалась не ее, опять в голове звучал чужой голос, и она, отгоняя наваждение, помотала головой, снимая одновременно крышку с сосуда.

В этот момент Тамерлан легко, как капелька ртути, соскользнул ей навстречу с теплого смолистого ствола.

10 августа, 12:48, штаб «Варяга»

Когда не сопротивлявшегося Дронта вынесли из украшенной красным крестом палатки, лейтенант Кравец откинул заляпанный бурыми пятнами брезент с кучи, расползшейся в углу. В отряде он слыл человеком с железными нервами — прошел Абхазию, Чечню и видывал разные виды. И выдержал открывшееся зрелище, подавив закономерный порыв желудка извергнуть в бурном спазме съеденный два часа назад сухой паек.

Услышав по рации о находке того, что осталось от «бригана» Феди, майор отреагировал даже не ругательством — нечленораздельным яростным звуком.

...А Ленку Астраханцеву в тот день не нашли. Никому из снующих между корпусами людей в форме и в белых халатах и в голову не пришло вглядываться снизу в крону старой сосны, вознесшейся высоко над лагерем.

10 августа, 12:52, берег речки Каменки

— Тяжелый сегодня день... Нити так и рвутся... — Голос Тамерлана звучал без всякого выражения.

Гораздо больше говорили глаза — в них плескалась затаенная надежда и ожидание чего-то важного, чего-то необходимого, и тревога, что это важное может и не прийти...

«Не смотреть в глаза и не разговаривать, не смотреть...» — Света попыталась с ходу окатить его жидкостью из внезапно отяжелевшего в ладони фиала, — и не смогла, дернувшаяся вперед рука застыла на полпути.

— Ну надо же, какая могучая штука, — доброжелательно и спокойно сказал Тамерлан. — Почти как заклинание из «Книги Таинств»...

«Издевается», — подумала Света услышав намек на дурацкий сериал. Стало стыдно за все: за дурацкий разговор с Пробиркиным, и за дурацкую авантюру со святой водой, и за...

Чувство стыда ушло мгновенно.

Света увидела, куда смотрит Тамерлан.

Он с любопытством разглядывал тыльную часть руки — туда попала случайная капля святой воды. На площади с пятак размером кожа и плоть с шипением вскипели алой пеной и через пару секунд появилась небольшая воронка с идеально круглыми, ровными, не кровоточащими краями, — на дне ее белела удивительно чистая кость.

Всё сделано вроде правильно, все сработало, но в то же время казалось — сильнее и сильнее — фальшивым и ненужным. Света застыла, не в силах совершить последнее необходимое движение.

— Ну что же ты? Продолжай!

Тамерлан наконец смог встретиться с ней глазами, желтое пятно в его левом зрачке пульсировало все сильнее. Света упрямо молчала, ни слова не сказав с самой их встречи.

— Не получается? — сочувственно спросил Тамерлан, — А хочешь, я расскажу, что солдаты-наемники делают с беременной женщиной, чтобы живот не мешал ее насиловать? Может, тогда тебе будет легче?

Его высокий детский голос мог казаться смешным в сочетании с этими страшными словами. Но не казался.

Мальчик с ожиданием посмотрел на Свету, вздохнул... и тонкая рука метнулась атакующей гюрзой, выхватив сосуд из ослабевших пальцев. Столь же быстрым движением он поднес фиал ко рту и стал пить, запрокинув голову.

Света крепко зажмурилась в ожидании чего-то ужасного.

— Жаркий сегодня день, — услышала она.

Света открыла глаза — лицо Тамерлана осталось серьезным, но в голосе слышалась легкая усмешка. Ничего страшного или необычного с ним не происходило. Небрежно отбросил опустошенный сосуд и пояснил, отвечая на недоуменный, устремленный на его запястье взгляд:

— Фокус, просто фокус...

На загорелой мальчишечьей руке не было и следа от глубокой язвы.

— Знавал я в старые времена одного дервиша, такие трюки показывал — Копперфильд обзавидуется. А настоянная на серебре водичка ничем и никому повредить не может, смешно верить в предрассудки...

10 августа, 12:52, шоссе

Димка Осиков по прозвищу Ослик находился уже далеко от Пятиозерья — целеустремленно шагал в сторону Петербурга по пыльной обочине шоссе, старательно считая шаги. Когда получалось три тысячи, он сходил с дороги и лежа отдыхал где-нибудь в тени. По его расчетам, до дому оставалось двести одиннадцать тысяч шагов. Больше ни о чем Димка старался не думать и ни о чем не вспоминать...