Стивен Волк: Готика

— Ваши нежданные гости! — сказал Шелли, встряхнувшись, как мокрая курица.

Мюррей вытер каплю воды, попавшую на его рукав.

— Лорд Байрон читал о вашем появлении в Женеве.

— Неужели! — воскликнула Клер. — Черт возьми, я хотела явиться сюрпризом!

— О мисс, — Мюррей встряхнул ее накидку и добавил многозначительно, — это и будет сюрпризом.

Намек можно было понять так, что, в отличие от нас, ее здесь не ждали. Дождь с силой барабанил по оконному переплету, и старый дворецкий посмотрел на небо.

— Погода ухудшается. Реки вышли из берегов. Говорят, вода в озере поднялась на семь футов.

— Ты видел молнии прошлой ночью? — спросил Шелли.

— Вряд ли найдется человек, который не видел…

— Предсказывали, что это лето будет необычным своими наэлектризованными штормами…

— Боюсь, что так…

Глаза Шелли сияли:

— Я слышал, что известный астроном обнаружил пятна на солнце. Он утверждает, что это означает конец света…

— В таком случае давайте жить и любить… — раздался голос откуда-то сверху, — так, чтобы люди сказали, что Дьявол, как и Бог — англичанин…

Я подняла глаза и увидела лорда Байрона.

Он улыбнулся, и мы улыбнулись ему в ответ.

Он стоял рядом со своим портретом, который находился позади него над лестницей. Портрет напоминал Джона Филиппа Кембела в роли Гамлета. У меня появилось странное ощущение, что его сияющий взор принадлежал другому Байрону, тому, который всем своим существом представлял старинный род, в чьих глазах отражалась вся династия древних лордов.

Он был не такой высокий, как я воображала, но обладал прекрасной фигурой без намека на полноту. Его довольно длинные густые черные волосы, прямо шапка кудрей, оттеняли бледность утонченного лица. Я поняла теперь смысл фразы «это прекрасное бледное лицо — моя судьба». Его классические черты лица подчеркивались нежной мраморной кожей. Но можно было заметить, что это прекрасное лицо могло быть ужасным и отталкивающим. Хотя говорят, что по одежде встречают, он, несомненно, был очень красив. Сразу бросалась в глаза его любовь к эффектам и драматизму. Он коллекционировал стансы, позы, жесты и даже взгляды. И оттачивал их до совершенства. Это был актер, один из трагического ряда обреченных — от Монтони до Мелмота. И был хорошим актером.

Однако в его физиогномике было нечто трудно определимое. Некоторые приписывали это ожесточенности и мрачности, как будто весь мир был против него с самого начала. Другие придерживались теории, что за демонстрацией крайней лености, физического спокойствия, обаяния скрывается энергия, способная взорваться, как пороховая бочка.

У него были жестокие, презрительные, но неотразимые глаза — яркие голубые жемчужины, скрывающиеся под длинными черными ресницами. Они смотрели прямо в душу, от них не ускользал ни один секрет, а легкое презрение, временами искривляющее губы, охлаждало пыл в сердце.

Только когда он спускался по лестнице, я заметила и вспомнила о его искалеченной ноге. Это была игра природы. Единственное, что портило элегантность его фигуры и делало все еще более гротескным. Но Байрон не стеснялся своего недостатка, казалось, он даже наслаждался неловкой тишиной, моментом потрясения, который он произвел.

Клер, спрятавшаяся за лестницей, теперь выпрыгнула оттуда словно чертенок из табакерки. — Вот так!

Байрон не показал ни малейшего вида, был он удивлен или обрадован. Его поза подчеркнуто оставалась прежней.

— Действительно, вот так, мисс Клермон. То, что вы следуете за мной за тысячу миль говорит что-то о вас. Или кое-что обо мне.

Он протянул руки, приветствуя, но не Клер, а Шелли. Это было похоже на благословение кардинала. Байрон, в красном наряде из албанского халата. — Шилл!

Шелли ответил на прозвище ухмылкой. Я ненавидела это имя. Это было имя, которое Джоанна Сауткотт, религиозная маньячка, намеревалась дать своему сыну, по ее мнению, новому Мессии. Вместо этого она скончалась от водянки. Байрон отчетливо наслаждался этой нездоровой и символичной иронией.

— Я мечтал о встрече с момента наших споров на метафизические темы на Пиккадили, — сказал Шелли, поднимаясь по лестнице.

— И ты читал свои стихи, — добавил Байрон. Он протянул руку и потрепал мокрые волосы Шелли. Его рука была украшена перстнем в форме змеиной головы. — Чем больше я читаю твоих стихов, тем более прекрасными я их нахожу. Добро пожаловать.

Когда Шелли, взбираясь по ступенькам, бросил сумку маленькому слуге Бобу Раштону, лорд повернулся к нам, обращаясь со словами: