Филипп Мартынов - Древняя кровь

– Жив, зараза, – сказал, улыбнувшись. – Потрепал тебя здорово, а? Хорошо потрепал. Больно? Вижу, что больно. Полноги тебе к чертям собачьим, сука, откусил.

– Выкарабкаюсь, – прохрипел Иваныч. – Ты мне, это, дай чем-нибудь перемотать. Часа два продержусь точно. Пока прилетят, пока в больничку доставят, выдержу…

Улыбка на лице Андрея вздрогнула, исказилась, уголки губ поползли вниз:

– Какая больничка, Иваныч? У нас тут гранаты, трупы, автоматы. Ты в своем уме вообще?

– Но… Дмитрич… – боль поднималась от ноги выше, будто пронзала тело раскаленной спицей. Становилось трудно говорить. – Дмитрич, мать твою, а как же я? Я что, здесь подыхать должен?

– Да у тебя полноги нет. Что ты еще надумал? Как ты с этим жить-то будешь? Сопьешься, убьешь кого-нибудь в депрессии. Тебе же лучше.

Андрей нетерпеливо оглянулся через плечо. Потом выудил из кармана пачку сигарет и зажигалку. Засунул Иванычу в нагрудный карман.

– Тебе же лучше, – повторил он и заторопился к пикапу, где поджидал паренек.

– Стой! – закричал в спину Иваныч. – Стой, сучонок! Ты что, меня кидаешь? Ты совсем охренел? Мы же с тобой… мы же друзья!.. Как же!..

Он кричал, пока не сорвал голос. Перевернулся на живот, пополз на локтях на поляну. Андрей словно не слышал его. Набил рюкзаки и исчез вместе с пареньком в лесу.

Еще какое-то время Иваныч полз, пока не оказался возле воронки, внутри которой стремительно собиралась вода. Дождь смывал змеиную кровь, стирая следы развернувшейся здесь битвы. Старик дополз до пикапа и, опершись об него, сел. Выдернул портупею, затянул ее над раной – тянул так сильно, что потемнело в глазах. От острой боли свело зубы. Пока завязывал портупею узелком, потерял сознание. Очнулся лицом в луже. Увидел в двух метрах от себя бледное лицо мертвого паренька. Именно тогда понял, что нельзя оставлять тела здесь. Нельзя умирать на поляне, под дождем, в грязи. Надо похоронить их по человечески. Пока есть силы. Пока есть возможности.

– Я тащил их как можно дальше от поляны, под кроны деревьев, туда, где было более-менее сухо, – рассказывал Иваныч. – Решил, что раз могилы им выкопать не смогу, так хоть положу в таком месте, чтобы их не смыло к чертям собачьим. Притащил одного, вернулся за другим. Потом за третьим. Долго возился. Все силы ушли. Когда вы подоспели, я уж было помирать собрался. Думал, выкурю последнюю сигаретку, а потом размотаю портупею, сяду у дерева и вперед, на тот свет.

– Рановато тебе еще на тот свет-то, – отвечал Дик. – Ты хоть и гнида порядочная, но умереть тебе я не дам.

Мы шли уже минут двадцать или около того. Ливень стих так же стремительно, как и начался. Сквозь разрывы в серой пелене туч выглянуло голубое небо, а следом за ним – первые лучи солнца. Сразу стало жарко и душно, как в парилке. Под ногами застилась легкая дымка тумана.

Едва выбрались из-под деревьев, наткнулись на небольшое озеро с кристально-прозрачной водой. Я, наплевав на правила и приличия, зачерпнул ладонью горсть и сделал несколько глотков. Прививки от всевозможных страшных болезней мне вкололи, а дизентерию как-нибудь переживу. Сосульку же ржавую перенес.

Дик и Дима с фырканьем и наслаждением умывались, будто и не были недавно под дождем. Иваныча тоже умыли, стерли с его лица грязь, засохшую кровь. В ярком свете рана его казалась еще хуже, чем была – торчал коричневый кусок кости, обрывки вен, мышц и артерий. Я не знаю, как Иваныч был еще жив. Сила воли, не иначе.

После озера направились на поиски змеиной тропы, наткнулись на нее очень быстро и зашагали вдоль. Хуже всего было, конечно, Диме. Несмотря на заверения, что Иваныч «весит, как перышко», «в нем килограммов пятьдесят, как мешок цемента» и «да я свой рюкзак так же таскаю», через какое-то время лицо Димы налилось красным, он стал шумно сопеть и делать частые остановки.

– Бросайте меня на хрен, – слабым голосом требовал Иваныч. – Я вам что, друг? Нашли тоже, кого спасать.

– Еще раз такое скажешь – собственноручно вторую ногу оторву, – пригрозил Дик. – Ты как нам потом жить предлагаешь? Чтобы каждый раз вспоминать о том, что мы человека в джунглях умирать бросили?

Иванычу возразить было нечего, поэтому он курил и трепался без умолку, лишь бы не уснуть.

Выяснилось, что у Иваныча когда-то давно была жена. Жили они в славном городе Петербурге, в центре, с видом на реку Фонтанку. Потом жена забеременела и ушла к другому, потому что ребенок был как раз того, другого. Иваныч к тому времени служил в армии, дослужился до майора и планировал купить трешку на Ваське. После того как жена ушла, никакой трешки, естественно, не купил, а ушел в запой на полторы недели. Вернулся в воинскую часть, чтобы узнать, что его уволили. Запой пришелся на проверку из Москвы, отгораживали Иваныча как могли, да не отгородили. Приказ прилетел сверху такой, что не отменить. В общем, в одночасье стал Иваныч безработным холостяком.