Питер Страуб - Возвращение в Арден

– Скажите мне вот что. Когда все лицемерно жалели меня, а на самом деле обвиняли, неужели никто не поинтересовался: кто позвонил тогда в полицию?

– Он не назвал фамилии. Наверно испугался.

– И вы действительно верите, что крики от пруда слышны на дороге?

– Может быть. Во всяком случае, Майлс, люди помнят эту старую историю.

– Ну и черт с ними. Думаете, я не знаю? Даже дочь Дуэйна знает об этом, и ее чокнутый дружок тоже. Но я привязан к своему прошлому, и потому я здесь. Ни в чем, кроме этого, я не виновен.

– Всем сердцем надеюсь, что это так, – сказала она. Я слышал, как ветер снаружи трещит в ветвях, и чувствовал себя персонажем из сказки, прячущимся в пряничном домике. – Но этого мало, чтобы спасти тебя.

– Я знаю, в чем мое спасение.

– Спасение в труде.

– Старая добрая норвежская теория.

– Так работай! Пиши! Или помогай в поле! Я усмехнулся, представив себя и Дуэйна в поле с косами.

– Я думал, вы опять предложите мне уехать. Только Белый Медведь меня не выпустит. Да я и сам не поеду.

Она поглядела на меня, как мне показалось, в отчаянии.

– Вы не понимаете, тетя Ринн, – сказал я. – Я не могу уйти из своего прошлого, – на середине фразы я зевнул.

– Бедный уставший мальчик.

– Да, я устал, – признался я.

– Спи сегодня здесь, Майлс. А я помолюсь за тебя.

– Нет, – сказал я автоматически, – спасибо, – и потом подумал о долгом пути назад, к машине. Батареи, должно быть, сели, и придется идти домой пешком. В темноте.

– Ты можешь уйти рано утром. Я тебя разбужу.

– Ну, может быть, пару часов, – начал я и опять зевнул. На этот раз я успел закрыть рот рукой. – Вы очень добры.

Она скрылась в соседней комнате и появилась со стопкой белья и вязаным пледом.

– Пошли, сорванец, – приказала она, и я покорно прошел за ней в комнату. Там было почти так же жарко, как в кухне, но я позволил тете Ринн накрыть кровать пледом.

– Ни один мужчина не спал в моей постели, и я слишком стара, чтобы менять свои привычки. Надеюсь, ты не сочтешь меня негостеприимной?

– Нет, тетя Ринн.

– Я не шутила насчет молитвы. Говоришь, ты видел ее.

– Три раза. Я уверен, что это она. Она вернулась, тетя Ринн.

– Я скажу тебе одну вещь. Если я ее увижу, я этого не переживу.

– Почему?

– Она не позволит.

Для одинокой старухи почти девяноста лет Ринн удивительно эффектно удавалось заканчивать разговор. Она вышла, погасила свет в кухне и удалилась в свою спальню, закрыв за собой дверь. Я слышал шуршание ткани, когда она раздевалась. В комнате пахло дымом, но этот запах мог идти от печки. Ринн начала что-то бормотать под нос.

Я снял рубашку и джинсы, все еще слыша ее сухой старческий голосок, похожий на тиканье часов. Под этот голос я провалился в сон, самый глубокий и мирный с тех пор, как я покинул Нью-Йорк.

Через несколько часов меня разбудили два разные звука. Одним был необычайно громкий шорох листьев наверху, как будто лес навис над домом и готовился и нападению. Второй еще более обеспокоил меня – тихий шепот тети Ринн. Сперва я подумал, что она все еще молится, потом догадался, что она говорит во сне. Повторяет одно слово, которое я не мог расслышать в шуме деревьев. Запах дыма по-прежнему висел в воздухе. Когда я, наконец, разобрал, что говорит тетя, я присел в постели и потянулся за носками. Она снова и снова бормотала сквозь сон имя моей бабушки.

– Джесси. Джесси.

Я не мог слушать это и сознавать, как сильно беспокою единственного человека в долине, который хочет мне помочь. Я быстро оделся и вышел в кухню. Бледные листья налипли на окно снаружи, похожие на руки. Точнее – на руку одного из моих преследователей в Ардене. Я включил лампу. Голос Ринн продолжал взывать к ее сестре. Огонь в печи превратился в царство красных угольков. Побрызгав на лицо водой, я почувствовал засохший слой микстуры Ринн. Она отдиралась кусками, усеивая коричневыми пленками дно раковины., Закончив процедуру, я заглянул в зеркальце, висящее на гвоздике на двери. На меня смотрело большое мягкое лицо, с розовыми пятнами на лбу и щеках, но в остальном невредимое.

На столе среди записей, касающихся ее яичного бизнеса, я отыскал листок бумаги и ручку и написал:

“Когда-нибудь вы поймете, что я прав. Скоро вернусь за яйцами. Спасибо за все. С любовью, Майлс”.

Я вышел в ночь, полную звуков. Мои промокшие туфли хлюпали по выступающим из земли корням деревьев. Я прошел высокое здание, полное спящих кур. Потом вышел на тропинку, откуда было уже рукой подать до полей, светлых на фоне индигового неба. Переходя ручей, я вновь услышал кваканье лягушек, охраняющих свою территорию. Я шел быстро, борясь с желанием оглянуться. Если кто-то и наблюдал за мной, то только яркая звезда в небе, Венера, посылающая мне свет уже многолетней давности.