Питер Страуб - Возвращение в Арден

Я работал, пока не почувствовал, что ноги у меня подкашиваются, а одежда покрылась коркой грязи. В подвале оказалось больше мебели, чем я думал, и вся она могла пригодиться. Я выполз наверх и сделал сандвич из субботних запасов. Потом умылся и протер теплой водой то, что уже стояло перед домом. Я помнил каждый предмет и помнил, как они располагались в комнате двадцать лет назад. Каждого из них она касалась рукой.

Когда начало смеркаться, я вытащил из подвала все. Обивка кое-где порвалась, но дерево блестело, как новое. Даже на лугу перед домом эта мебель смотрелась магически – старые вещи, сработанные с душой, без казенщины. От одного их вида хотелось плакать. Они несли в себе прошлое, они хранили историю моей семьи в Америке и как она были прочными и правильными.

Не то что мебель Дуэйна – та и в комнате, и на лужайке выглядела глупой, легковесной, ущербной. В ней полностью отсутствовала душа.

Я зря начал с самых легких предметов – ужасающих картин, ламп и кресел. Под одной из ламп я нашел две долларовых купюры.

В других обстоятельствах я бы восхитился, но сейчас мне было не до того. Тяжелые диваны и два кресла мне пришлось вытаскивать сильно уставшим и почти в полной темноте. Земляные ступени, уже превратившиеся в обычную насыпь, тонули во мраке, освещаемом только зыбким светом лампочки с крыльца. Первое кресло я поднял на руках и сбежал с ним вниз, но со вторым этот номер не прошел.

Я споткнулся и упал вниз, причем приземлился прямо в кресло, но, к сожалению, не той стороной. Левую ногу пронзила резкая боль. Но сломалась не она, а одна из ножек кресла, торчавшая из ткани, как гнилой зуб. Выругавшись, я оторвал ее и швырнул в угол.

Диваны я просто столкнул вниз. Первый из них тяжело шмякнулся о дно подвала, и я, удовлетворенно вздохнув, уже взялся за второй, когда мне в спину уперся луч фонарика.

– Черт возьми, Майлс, – сказал Дуэйн. Луч ощупал мое лицо, потом переместился на дверь подвала.

– Ты и без фонарика мог бы узнать, что это я.

– Нет, я узнал бы тебя даже темной ночью, – он выключил фонарик и подошел. Лицо его было разъяренным.

– Черт тебя побери! Зачем ты только приехал? Чертов ублюдок, что ты наделал?

– Слушай, я знаю, все это кажется странным... – начал я, осознавая, что мой гнев в любом случае – детские игры в сравнении с его. Лицо Дуэйна, казалось, раздулось вдвое.

– Так ты думаешь, что это кажется странным? Теперь ты послушай. Если уж тебе приспичило рассказывать всем про этот чертов дом, то зачем говорить об этом моей дочери?

Я молчал.

Он какое-то время смотрел на меня, потом повернулся и изо всех сил ударил кулаком по перилам крыльца.

Тут я и начал беспокоиться.

– Не хочешь отвечать? Ты дерьмо, Майлс. Все уже забыли об этом доме. Алисон никогда бы ничего не узнала, эта дрянь рухнула бы прежде чем она вырастет. И тут ты приезжаешь и рассказываешь ей про “Волшебный Замок”. И она идет к какому-то алкашу в Ардене, чтобы узнать подробности. Я уверен – ты сделал это, чтобы посмеяться надо мной, как всегда делали ты и твоя чертова кузина.

– Прости, Дуэйн. Я был уверен, что она уже знает.

– Врешь, Майлс. Ты назвал это моим Волшебным Замком. Ты хотел, чтобы она смеялась надо мной. Хотел смешать меня с дерьмом. Черт, надо бы тебя избить, чтобы мало не показалось.

– Может, и надо, – сказал я. – Но раз уж ты этого не сделал, выслушай меня. Я сказал про это не нарочно. Я был уверен, что все об этом знают.

– Да, мне от этого очень полегчало. Все-таки надо тебя побить.

– Что ж, если хочешь, валяй. Но я извиняюсь.

– Нечего извиняться, Майлс. Просто запомни: держись подальше от моей дочери. Понятно?

Только сейчас он заметил нагроможденную вокруг мебель. Гнев на его лице сменился изумлением:

– Черт возьми? Что это ты тут делаешь?

– Я поставил на место старую мебель, – промямлил я, осознавая вдруг весь идиотизм своих действий. Когда я буду уезжать, поставлю все обратно. Обещаю тебе.

– Поставил на место? Тебе не нравилось? Ты поганишь все, к чему ни притронешься, Майлс. Знаешь, я думаю, что ты чокнутый. И не я один так думаю. Ты опасен. Пастор Бертильсон был прав насчет тебя, – он опять включил фонарик и направил мне прямо в глаза. – Слушай, Майлс. Я тебя не выгоню, я даже не стану тебя бить, но я не спущу с тебя глаз. Теперь ты не сделаешь и шагу, о котором я бы не узнал.

Луч фонарика оставил мое лицо и побежал по мебели, наваленной на лужайке.

– Нет, ты действительно чокнутый. Любой другой выставил бы тебя, – я подумал, что он, может быть, прав. Не сказав больше ни слова, он пошел прочь, но через пять или шесть шагов обернулся и опять осветил меня фонариком – только на этот раз луч плясал и дергался. – И запомни: держись подальше от моей дочери. Не суйся к ней.