Майкл Гелприн - Резня в петушатнике

Возле крыльца лейтенант Спицын блевал на молодую майскую траву. Завидев Огурцова, он виновато выпрямился, отер губы и кивнул в сторону дома:

– Потапов там. Иди…

– А ты?

– Я уже был, – Спицын скривился, схватился за рот, отвернувшись с явным желанием продолжить.

В доме пахло сложной смесью пороха, крови, гниения и человеческих испражнений. С площадки второго этажа мерно капали капли крови.

– Поднимайся сюда, – позвал Потапов. – Интересно, кто это его так уделал?

В луже крови лежало то, что недавно считалось паханом и воровским авторитетом. Задний проход у него был разорван, оттуда лезли наружу сизые волны кишок. Грудь была основательно порезана, язык наполовину вырван и свисал из-за порванной щеки в красную глянцевую лужу.

Огурцов не стал рассматривать детали, отвернулся и уставился в пол. В углу он заметил необычную вещицу, подошел, поднял.

– Взгляни, – он протянул Потапову куколку в кацавейке и плисовых штанишках. Из задницы куколки торчал карандаш, тряпичный рот был разорван, а восковую грудь пересекали поперечные полосы. – Дети, что ли, баловались?

Происшествие в дачном поселке под Сестрорецком списали на воровские разборки. Вдову Цуряну, от пережитого тронувшуюся умом, определили в сумасшедший дом, а усадьба досталась по наследству дальней родне, ни в каком криминале не замешанной.

Двадцать пятого мая, аккурат в День свободы Африки, Огурцов отозвал Потапова в сторонку.

– Слушай, Володя, давно хотел тебя спросить. А этот, черный, как его, Баминго Дзанга. Он там был, в Сестрорецке?

– Был, – спокойно сказал Потапов. – Я с ним встретился у ворот.

– И что?

– А ничего. Руку пожал и в глаза посмотрел.

– Как?! Он же убийца! На нем те трое, да и Барон.

– Да-а? – Потапов весело взглянул на Степана. – А скажи-ка, каким образом, способом и орудием был умерщвлен гражданин Цуряну?

Огурцов пожал плечами.

– Эксперты теряются в догадках. Говорят, что руками.

– Представляешь, как преступник забрызгался? А на Баминго ни капли не было. К тому же есть такая деталь, как дипломатическая неприкосновенность. И еще один фактор.

Потапов похлопал по карманам в поисках сигарет. Огурцов протянул ему пачку «Партагаса». Капитан сморщился, но сигарету взял, закурил.

– Так что за фактор? – не выдержал Степан.

Потапов задумчиво выпустил струйку дыма и внимательно посмотрел на Огурцова.

– Справедливость, Степа. Справедливость.

Поговаривают, что в старом подземном бункере, затерявшемся среди дюн на побережье Финского залива, поселилось привидение. По слухам, оно безвредное, только несколько грубовато и безлунными ночами бранится на три голоса. Якобы, если вслушаться, можно различить загробные слова: «билят», «ништяк», «в натуре» и совсем уж экзотическое «кочумай». Иногда прохожим удается разобрать, как два грубых голоса, гортанный и хриплый, грозят третьему, писклявому. А самым-самым везучим случалось услышать, как привидение поет.

Слова едва различимы, но доходят до самого сердца: «Не собирай посылку, мама, на почту больше не ходи. Твой сын уходит наконец-то в объятья вечной темноты. Теперь никто его не тронет, последний хлеб не украдет, в тайгу прикладом не погонит… Не плачь. Теперь он отдохнет».