Александр Юрин - В лапах страха

— Ах ты, зараза, этакая! — выругалась консьержка, потирая ноющий от продолжительного подъёма бок. — Ну сейчас мы посмотрим, кто кого… — Она обтёрла взмокшие пальцы о подол халата и снова надавила на кнопку блинкера — только на сей раз не отдёрнула руку сразу же после щелчка, а принялась терпеливо выжидать.

«Флажок» задрыгался, однако осознав решительность, с которой Алла Борисовна подошла к решению данного вопроса, смирился с уготованной участью и, напоследок жалобно хрустнув, зафиксировался во включенном положении. Трансформатор надсадно ухнул и загудел, наполняя лестничные пролёты рыжими вспышками срабатывающих стартеров.

Алла Борисовна довольно улыбнулась, оторвала палец от кнопки.

Вот так — всё снова работает. Всё замечательно.

Консьержка отвернулась от щитка и обомлела. В том, что открылось её взору, не было ничего замечательного.

Дверь в 71-ю была приоткрыта, вся площадка залита кровью, а над лестничным пролётом повис дух смерти.

Но самое страшное покоилось на пороге квартиры.

Алла Борисовна еле устояла на ногах — поскорее вскинула руки, в поисках опоры. Она чуть было не угодила в открытый щиток трансформатора, но вовремя спохватилась и оперлась о перила. Её взор был прикован к оторванной ноге в таком знакомом тапочке со стоптанным задником…

— Ах ты, бесюка, этакая, — прохрипела консьержка, когда первоначальный шок немного отпустил. — Чего же ты тут натворила такого… Германа Полиграфовича-то нашего за что же?

Алла Борисовна кое-как оторвалась от перил, нерешительно шагнула в сторону приоткрытой двери. За порогом угадывалось шевеление; недолго думая, консьержка скользнула правой рукой в оттопыренный карман халата. Из квартиры, тем временем, послышался грохот переворачиваемой мебели, злобное рычание и, кажется, детские крики.

Алла Борисовна достала из кармана свеженький номер «Speed Info» и принялась старательно скручивать его в свёрток. Она оттолкнула мешающую дверь, кряхтя, наклонилась; бережно отложила ногу Германа Полиграфовича в сторону. Поправила съехавший тапочек. Затем выпрямилась и переступила порог. Оказавшись в квартире, Алла Борисовна замерла, уткнувшись безумным взором в то, что когда-то было её кумиром, а теперь лежало зловонной кучкой под обломками мебели, пластами оторванных обоев и осыпавшейся с потолка штукатурки.

Защемило под левой лопаткой, но Алла Борисовна не обратила на это внимания. В ту же секунду на неё налетел ураган, от которого консьержка принялась спокойно отбиваться скрученной в трубку газетой.

— Ах ты бесовское отродье! — приговаривала она, никак не реагируя на несущиеся из соседней комнаты призывы к бегству, и лишь с ещё большим упорством стегая бумагой по окровавленным клыкам, нацеленным в собственную шею. — Ничего, сейчас я тебя отучу от всякой эка-пакости! А потом и хозяина твоего отучу! И всех остальных тоже отучу! Будете знать у меня, как хороших людей изводить!

Внезапно Алла Борисовна поняла, что больше не может стегать тварь газетой по морде. Руки просто обвисли вдоль тела и сделались словно чужими. Консьержка, не без сожаления, отвлеклась от причитаний и глянула на запястья… Ткань халата, поддетый свитер, ночнушка — всё было изодрано в клочья, будто она сунула руки в работающую на полных оборотах газонокосилку. Кожа также отслаивалась, исполосованная вкривь и вкось чем-то острым; свисала с костей уродливыми отрепьями, вперемешку с изодранными мышцами и сухожилиями. На пол ручьём лилась кровь, однако боли, не смотря ни на что, Алла Борисовна не чувствовала, как, впрочем, не было и страха.

Единственное, что копошилось в душе, — это обида. Обида от осознания того, что она не может и дальше приучать ненавистного пса к общественному порядку и, тем самым, удовлетворять свою потребность в отмщении ни в чём не повинного Германа Полиграфовича. Досада всецело завладела перегруженным сознанием, отчего консьержка выпучила глаза и, бормоча под нос что-то бессвязное, двинулась на обозлённое животное, которое даже и не думало отступать.

Зверь присел на задние лапы, сжался, точно пружина, и прыгнул на утратившего бдительность противника.

В последний момент в мозгу Аллы Борисовны всё же наступил просвет, но было уже поздно. Поникшие руки было дёрнулись вверх, в попытке заслонить шею от клыков, однако они не проделали и половины пути, как всё было уже кончено.

Алла Борисовна хотела что-то сказать, но не смогла. Попыталась молча проглотить обиду, однако не вышло и этого. Решила просто наклонить голову — да и тут полнейшее разочарование!