Кортни Саммерс - Это не учебная тревога

Лили была здесь. Я знаю, что была. Ее постель смята — в ней спали. Я уже готова переступить порог, когда вспоминаю, насколько изгваздана. Я не хочу испачкать ее пол, ее вещи.

Я сбегаю вниз по лестнице, чуть не растянувшись на последних трех ступеньках.

— Лили? Лили?

Я прохожу мимо гостиной. Панорамное окно закрыто досками. Осколки стекла убраны. Передняя дверь забита гвоздями. Должно быть, наша улица быстро очистилась, раз у отца было время сделать всё это. Я останавливаюсь у кухни. Обеденный стол. «Лучше тебе это съесть» . В кухне никого нет. Такое ощущение, будто это дом-призрак.

Что, если они уехали в Рейфорд?

Я торопливо пересекаю комнату и толкаю дверь в гараж. Машина на месте.

Я закрываю дверь и возвращаюсь в кухню. Ключи от машины висят на крючке у холодильника. Они не уехали в Рейфорд.

— Лили? — уже тише зову я.

Я выхожу в коридор, вспоминая, как отец тащил меня из гостиной в комнату отдыха. Пройдя вслед за воспоминанием, я кладу ладонь на закрытую дверь. Я знаю, что сестра там. Открываю дверь и заглядываю в темноту. В углу комнаты что-то слабо светит. Фонарик, наверное.

Я спускаюсь по лестнице и замираю в самом низу. Обвожу взглядом царящий тут беспорядок. Стул перевернут, как и стол у задней стены. Стол отца. У стоящего в углу телевизора разбит экран. Здесь что-то произошло, но не имеет значения, что именно, потому что посреди всего этого, в самом сердце комнаты, стоит спиной ко мне светловолосая девушка. Она напрягается.

— Лили, — выдыхаю я.

И она поворачивается.

Серая кожа. Вспученные вены. Мертвое лицо. Одна его сторона без кожи, гниющая. Уголки рта красные, губы черные и потрескавшиеся, глаза запавшие и молочно-белые. Сестра открывает рот и бросается ко мне с вытянутыми руками. Я отгораживаюсь от нее монтировкой, не давая себя свалить, вдавливая металл в ее шею. Она не давится, не чувствует его, и лишь впивается в мои плечи ногтями. Она холодная.

Я отбрасываю ее от себя. Она падает, вскакивает на ноги и снова кидается на меня. В этот раз я встречаю ее, в этот раз я опережаю ее, опрокидываю и пригвождаю к полу, прижав монтировку к ее шее. Что-то внутри нее трескается под давлением металла.

— Лили, — говорю я. — Лили… это я. Лили…

Сестра дергается подо мной, но после моих слов вдруг замирает и, кажется, фокусирует свое внимание. Она видит меня. Ее глаза расширяются, и что-то в них есть — мне кажется, что что-то в них есть, но я не знаю что именно, хотя изо всех сил пытаюсь понять. «Я не могу больше этого выносить. Прости» . Слезы скатываются по моим щекам и капают на ее лицо. Глаза сестры снова становятся пустыми. Скрежеща зубами, она вцепляется в рукава моей рубашки. Она шарит взглядом по комнате, словно пытаясь найти способ освободиться от меня. Как и всегда. Даже зная, что я без нее умру.

Но, может, так оно и должно быть. Я всаживаю в ее лицо монтировку.

Я растворяюсь в темном, пустом пространстве.

Больше нечего видеть, нечего чувствовать. Какое облегчение — находиться в чем-то столь беспредельном и спокойном. Я безумно устала, и физически, и душевно.

Я слышу биение своего сердца, сначала размеренное, затем замедленное, а потом сердце останавливается.

Я жду.

Слоун.

Я открываю глаза. Мои руки обнимают мертвое тело сестры, голова лежит у нее на груди, а голос, вытянувший меня без спросу из тьмы, принадлежит Райсу. Он надо мной, сестра подо мной, и она больше не двигается. Я расцепляю обнимающие сестру руки, и Райс помогает мне подняться. Я смотрю на мертвое тело Лили. Это его оцепенелость обвила мое сердце и переполнила мои легкие так, что мне хочется похоронить себя внутри нее. Похоронить себя внутри сестры.

— Слоун, нам нужно…

Хриплый звук дыхания, прорывающийся из мертвых легких, раздается в другом конце комнаты и заставляет меня оторвать взгляд от Лили. Сердце сжимается. Еще мертвые. Близко.

Откуда здесь другие мертвые?

Я показываю Райсу на сестру и вытягиваю руку. Райс с ужасно противным звуком, который сразу же становится частью меня самой, вытаскивает у нее из лица монтировку. Мы медленно пересекаем комнату, и знакомый запах пробуждает воспоминания и наполняет рот горечью, вызывая желание содрать с себя кожу.

Я нахожу отца на полу, между стеной и столом. Его глаза затянуты пеленой, кожа серого цвета, с яркими и четко различимыми венами. Он лежит на спине, с разодранным и выеденным животом. Вывалившиеся и высохшие внутренности намертво прилепили его к ковру. Он размахивает руками, но подняться не может.