Елена Небесная: Фатум (сборник)

Потом наступило утро. Алевтина стояла посередине комнаты. Вокруг царил разительный порядок, были сложены разбросанные вчера вещи. Рамзес с замиранием сердца ждал необратимого расставания. Он это понял по глазам Аленьки, наполненным слезами, хоть она и улыбалась, прощаясь со всеми. Одно было ясно, что уезжает она куда-то далеко и надолго. Предстоящая разлука больно кольнула его в собачье сердце, он так и остался сидеть на месте от этой боли и отчаяния, а чемоданы и его хозяйка медленно проплыли мимо него, превратившись в густой вязкий туман.

Время потянулось страшно медленно, день сменялся новым днём. Не приносили радости ни прогулки, ни пришедшее тёплое лето с купаниями на море, ни загородные поездки. Тоска, упавшая на Рамзеса с разлукой, так и осталась стоять белёсой пеленой в его глазах – он стал слепнуть. И как не пытались хозяин и старшая хозяйка его развеселить и взбодрить, он всё меньше и меньше реагировал на окружающее. Ушли и разные страхи, преследовавшие его во время активной собачьей жизни. Не вызывало больше ужаса даже то отвратительное место с железным столом и многочисленные экзекуции, которым он всё чаще стал подвергаться там, привыкнув и к врачам, и к уколам. Он ещё стойко держался, уже не веря, что ему станет лучше от всей этой суеты вокруг него, продолжая надеяться всё же увидеть её – отраду всей своей жизни, хотя бы перед концом. И смысл теперешнего своего существования заключался только в том, чтобы дождаться этого момента.

Пролетело тёплое лето, за ним медленно поползла туманно-холодная осень. Просыпаться Рамзес теперь не любил. Всё перепуталось в его голове, и часто сон стал казаться явью, а жизнь сном. Сон всё больше нравился ему, ведь во сне он мог бегать и прыгать, веселиться и играть со своею Аленькой. Он как и раньше охранял и защищал её, не давая приблизиться к ней никому чужому. Они были счастливы вместе, как и раньше. Но сон всё же растворялся вместе с приятными ощущениями, и надо было идти или кушать, или гулять, а ноги уже не слушались, и любое движение становилось пыткой. Еда тоже не радовала собачку, но он ел, скорее для того, чтобы не огорчать свою старшую хозяйку, которую тоже очень любил. Он ощущал, как и ей было нелегко и тоскливо без Аленьки. Хозяин тоже за ней скучал, он изменился за последнее время, становясь часто задумчивым, как можно больше проявляя заботу о нём. Всё в доме теперь стало крутиться вокруг Рамзеса, но это не радовало его – убивала напряжённая бесконечная долгота ожидания.

Аленька уехала, ушла в рейс на белом сверкающем лайнере, и теперь она, наверное, счастлива и новой интересной работой, и возможностью увидеть мир. Она часто звонила домой из разных портов и стран, и вся семья с радостью собиралась у телефона, даже Рамзесу подносили трубку, чтобы он тоже услышал родной голос и не забывал его. О болезни Рамзеса Аленьке не сообщали. Как не пытались его лечить, годы всё же брали своё. Ведь ему было почти шестнадцать лет, а для собаки это критический возраст – так говорили врачи. Было предложение даже оборвать его мучения, на что хозяева категорически не согласились. Они продолжали упорно лечить собаку от возникшего внезапно целого букета болезней. Хозяин научился приводить его в чувство во время всё чаще повторяющихся обмороков и, когда собачка подходила к нему с мольбой в глазах, предчувствуя очередной приступ, он был наготове, зная, что делать. Видно было, что Рамзес не хотел умирать, не увидев Аленьки, он цеплялся за жизнь ради последней встречи с ней, и в этом было столько «человеческого», что казалось иногда, будто животное вот-вот заговорит и расскажет всё о своих переживаниях.

Был обычный осенний день с моросящим дождиком и вернувшейся тёплой погодой. В комнате, где находился Рамзес, было душно. Хозяева куда-то ушли, и он один лежал и слушал то неровное биение своего одряхлевшего сердца, то монотонный стук дождя по крыше. Он уже понял, что это последний его день, и уже смирился с этим, как и с тем, что не дождётся своей Аленьки, решив всё же постараться не умирать, пока не придут её родители. Он должен хотя бы с ними попрощаться. Стараясь не шевелиться, боясь прервать тоненькую ниточку, на которой держалась сейчас его хрупкая жизнь, он заставлял себя даже думать медленно и тягуче, экономя силы. Лучше бы он умер раньше, когда его любимая хозяйка стояла в дверях с чемоданами, покидая его, тогда не было бы столько месяцев страданий, и он не мучил бы окружающих, не менее дорогих ему людей, став для них обузой. Но, наверное, так должно было быть, и смерть тоже нужно заслужить.