Виктор Точинов - Царь Живых

Происходил он из второго поколения натурализовавшихся британских поляков и фамилию носил соответствующую – за что и пострадал. Загремел директорствовать филиалом в страну казаков и пьяных белых медведей. Был выпихнут буквально пинком. Не важно, что поляк – натурализовавшихся русских под рукой не оказалось. Славянин? – вперед! – чемодан, вокзал, Россия. А так не хотелось покидать новую родину. Все же дикая у них там, на островах, страна, хоть и мать парламентаризма. Нравы жестокие… Короче говоря – выезжая в Соединенное Королевство на ПМЖ, меняйте фамилию.

По-русски Полански говорил плохо – сильный британский акцент осложнялся так и не выветрившимся польским. Но говорил. Упражнялся. Слушателям этих упражнений казалось, что принесенную дворецким утреннюю овсянку Полански, следуя вековым традициям, в рот запихал – но проглотить, ввиду отвратности вкуса, не решается. Так и ходит. Так и говорит.

Утром вторника м-р сказал Ване следующее:

Нет, не могу… С детства ненавижу овсянку… Попробую по-другому.

Утром вторника м-р Полански четким строевым шагом подошел к вице-директорскому рабочему месту. Выложил папку с бумагами. И внятными, членораздельными жестами попросил Ваню разобраться с содержимым оной папки. А также изложить мнение о пресловутом содержимом оной папки—в письменном виде. Плюньте на Илону Давыдову, учите язык жестов, с любым объяснитесь.

Пардон. Вернемся к теме. Ну его, этого м-ра Полански с его номеном и его овсянкой… Надоел.

Но одно добавить таки надо. В эти два дня Ванин дар на слова Полански не реагировал! Никак! Овсянка, сэ-э-э-э-эр…

Ваня трудоголиком не был. Хотя дисциплину трудовую Уважал, да и работоспособность имел феноменальную, кого попало вице-директором не назначат. Но сегодня что-то сломалось. Вернее, сломалось вчера, но сегодня факт поломки игнорировать стало невозможно… Да и скрывать – тоже… Дурацкие протоколы о совместных не пойми с кем намерениях какого-то там производства казались филькиной грамотой. Знакомые английские буквы складывались в знакомые слова – но смысл ускользал. И иные мысли возвращались и возвращались в голову…

…Он потратил час на изучение папки, а затем письменно изложил свое мнение. Суть мнения свелась к одной фразе:

“Прошу уволить меня по собственному желанию…”

Труба звала.

И он ее слышал…

Оставив машину, он пошел пешком. Он шел сквозь зеленеющий июньский полдень и не жалел ни о чем.

Не жалел о зря потраченных, как теперь стало ясно, семи годах…

О неожиданно ставшем вдруг никому не нужном дипломе.

Об ушедших на ветер немалых деньгах Маркелыча.

И о дурацком оксфордском акценте.

Не жалел.

Он шел сквозь зеленеющий июньский полдень и не жалел ни о чем.

Шел и отводил руками тянущиеся к лицу ветви…

Вокруг шелестела листва…

Пуля сверлила воздух.

Пуля была крохотная, неказистая, серенькая, простая донельзя – ни латунной, ни медной оболочки, ни стального сердечника, ни даже залитой внутрь капельки ртути – лишь носик пульки Прохор аккуратно надпилил тонкой пилкой лобзика – примерно на треть ее длины*… Пуля казалось несерьезной, игрушечной, похожей на те, коими подвыпившие папы во время семейной прогулки по парку аттракционов пытаются показать своим женам и чадам – какими они, папы, были лихими солдатами, – показать, паля из пневма-шек по опрокидывающимся медвежаткам-зайчикам… Пуля на практике опровергала расхожую идиому про девять граммов свинца – даже до знакомства с лобзиком Прохора она весила всего два с половиной грамма – а после этого знакомства стала еще легче… Пулю послал в полет не сверкающий барско-заграничным видом патрон “.22 магнум”, способный и маленькой пулькой натворить больших дел, и не “.22 лонг райфл”, способный натворить не меньше, – серая пулька покинула гильзу такого же серого цвета, дешевую и затрапезную гильзу, тировую, школьно-тировую, трениро-вочно-тировую, старую, еще досаафовскую, даже не для смешных досаафовских рекордов созданную гильзу и отнюдь даже не полностью заполненную порохом – внутри, на донце, лежала лишь крохотная его щепотка…

Пуля казалась не умеющей убивать.

Но пославший ее в полет человек этому хорошо научился.

Он умел убивать.

И любил.

* Именно так и были устроены первые разрывные пули, примененные в 1899 г. англичанами в сражении при Блумфонтейне. Кстати, их название “дум-дум” отнюдь не является звукоподражательным, имитирующим попадание означенной пули в головной мозг. Просто под Калькуттой, в местечке Там-дам или Дам-дам (местные ханжи, супруги английских сагибов, произносили Дум-дум, так и закрепилось), впервые развернулось массовое производство означенных пуль.