Брайан Стэблфорд - Ангел боли

Он знал, что остальные, Баст и Сфинкс, станут экзаменаторами. И несмотря на то, что они подло лишали его самых полезных воспоминаний, Лидиард был твердо намерен стать в равной степени их экзаменатором. В то время как они использовали его, чтобы разгадать загадку мира людей, он делал всё возможное, чтобы прояснить тайну их существования и природы.

Однажды, думал Дэвид Лидиард, он будет в состоянии объяснить пути богов своим ближним. В отличие от Мильтона, он не считал, что такое объяснение может служить оправданием. Он никогда не воображал, что какое-то оправдание здесь вообще возможно. Кем бы ни являлись настоящие боги, они уж точно не были правы.

Дэвид Лидиард прислушивался к истории Джеймса Остена со смешанными чувствами. Ненадолго он позволил себе усомниться в ее реальности — но в конце концов, не мог отрицать очевидного. Двадцать лет ангелы не беспокоили Землю, они лишь изучали её и не вмешивались. А теперь, кажется, кто-то из них решил, что пришло время действовать.

Дэвид часто обсуждал с сэром Эдвардом Таллентайром возможность чего-то подобного. Было бы слишком оптимистично надеяться, что ангелы в итоге вернутся к своему вечному сну. Какая ещё причина могла быть во всех его кошмарных видениях, кроме приготовления к этому моменту? Даже если ангел, которого они называли Баст, не собирается действовать, тем не менее, следовало быть начеку по отношению к угрозам со стороны остальных.

Дэвид почувствовал странное облегчение от того, что момент наконец-то настал. Ему было бы неприятно почувствовать, что он потратил свою странную и болезненную жизнь на ожидание чего-то, что ему так и не удастся увидеть. Но его облегчение было неизбежно смешано со страхом. Он боялся не столько за себя, сколько за Корделию и особенно за детей. Он уже привык к своей болезненной связи с Демиургами, и ему было почти нечего терять, но перед его детьми лежало все, что может предложить человеческая жизнь.

Когда Остен довел свой рассказ до конца, мучительно подбирая нужные слова для описания чувств, которые он испытал во время удивительного нападения летучих мышей, Дэвид украдкой посмотрел на жену, стараясь понять её реакцию. Корделию поздно захватил фантастический водоворот событий двадцатилетней давности, но её роль была значительной. Она убила оборотня в доме своего отца, затем была похищена и попала к Харкендеру в Виттентон, где её грубо втолкнули в кошмарное видение Ада, сделав приманкой в ловушке.

Дэвид знал, что теперь она вспоминает все это довольно спокойно. Для неё кошмар тех дней давно рассыпался в прах. Она не видела его снов, и хотя у него не было секретов от неё, она не могла и вообразить, какими были его сны. Самым ярким её впечатлением от того первого безумного приключения было её яростное негодование по поводу решения сэра Эдварда не вмешивать её. Корделию до сих пор раздражало, что никто не пытался объяснить ей, что происходит, пока её не утянуло в Ад. И лишь тогда ее будущий муж решился разделить с ней ужасную ношу своего несчастья.

Дэвид подозревал, что она так до конца этого ему и не простила. Несмотря на то, что она любила его почти так же пылко, как он её, она никогда не могла до конца пережить, что он так легко согласился с требованиями её отца оградить её стеной неведения. И он знал, что все прошедшие годы она считала себя обделенной. Он умел заставлять себя не задумываться о том, что с ними произошло и как это могло повлиять на их понимание мира. Он, как и сэр Эдвард, стал ученым — естествоиспытателем, посвятившим себя разгадыванию сложнейших загадок жизни. Корделию связывало материнство и домашнее хозяйство.

Дэвиду было интересно, понимает ли она, что все начинается снова, и что на этот раз она является очевидцем, получившим привилегию созерцать зарождение тайны.

— Конечно, — смущенно сказал Остен, заканчивая свой рассказ, — это поддается рациональному объяснению, но… — Он коснулся своими узловатыми пальцами щеки, где остался узор незаживших царапин, нанесенных маленькими коготками.

Психиатр подался вперед, на край кресла, его глаза мерцали, отражая свет газового рожка. Дэвиду показалось, что гнев и озадаченность вернули Остена к жизни, в то время как истощение и скука привели его почти на край забвения. С тех пор как умерла его жена, Остен, казалось, лишился эмоций, но теперь он пылал негодованием. Дэвид также заметил кое-что особенное, что-то, что Остен сохранял в тайне по сентиментальным причинам. В его голосе звучала нотка триумфа, несмотря на то, что он признавался в поражении.