Андрей Кедрин - Художники смерти

Теплый летний лес был просто наполнен жизнью. Дело даже не в дикой живности, которой здесь было через край — само место, казалось, было создано для того, чтобы все, кто окажется там, наслаждались самим своим существованием в окружении природы. Под щебет птиц я шел напрямую, через редкие заросли, вбирая в себя все звуки — хруст сухих хвойных иголок под подошвой, шелест ветвей, отодвигаемых моей рукой, легкие шаги в чаще. Прежде, чем невидимый мною арьергард приблизился, я остановился, ожидая, растворяясь в окружающем мире.

Вот они, передо мной, те, о ком я знал еще до их рождения. Они встали на ноги, твердо держатся на них и уже давно с любопытной осторожностью исследуют окружающий их мир. Они наивны, искренни и непосредственны. Вчера, я знаю, они поймали свою первую добычу — не добили подранка, как это было раньше, а сами, вдвоем, догнали и взяли пусть и маленького, такого же, как они, но все же оленя. В первый раз они долго возились, никак не могли нанести проникающий удар, по-детски шлепая свою добычу, словно не понимая важность главного, решительного броска. Она стояла рядом, не помогая им, как прежде, она понимала, что пришло время хищникам познать настоящую, маленькую охоту.

Они передо мной, но еще не видят меня и не могут почуять — я прячусь куда лучше, чем они представляют. Она тоже там, с ними, но также не подозревает о том, что я так близко. Впрочем, это уже — не первый раз когда я, вот так вот, издалека наблюдаю за ними. И дело не в том, что я опасаюсь быть замеченным или не жду теплого приема. Просто нет смысла мне встречаться с ними.

Я поднялся с моховой подстилки, стряхнул хвою с колен. Далеко в лесу слышался довольный смех Норы и двух наших волчат. Ребята были довольны летними месяцами, в которые могли вырваться на природу, подальше от скучных школьных классов. Закрыв глаза, я видел яркие следы, оставленные маленькими хищниками, еще не ведавшими маскировки. Жизнерадостные, юные, далекие. Я знал об их успехах, старался помочь в неудаче, оставаясь, по-прежнему в тени. Не потому, что Нора просила об этом — просто мы слишком разные, несмотря на союз, соединивший теперь два вида.

Выбор вампира — не будем называть его судьбой, это осознанное решение, заключается в том, чтобы следить за жизнью, влиять на нее, оставаясь максимально незаметным. Не думаю, что волчатам будет полезна наша, сложная для оборотней наука, наши извилистые, многоходовые комбинации, скрадывания и перестраховки. Пусть лучше растут честными зверьми. Я так и не сказал Норе о том, что ребята могут со временем стать вампирами — природная предрасположенность еще ничего не значит. Я не стану и не позволю никому посвящать их. Для счастья достаточно настоящей свободы, которую они получат, став членами Стаи.

По узкой тропинке я спустился к дороге, где у старого, внешне, конечно, автомобиля прогуливалась Ольга. Прошедшие годы не изменили ее так, как те, что мы пережили вместе. Они лишь добавили ей самую малость той же всепобеждающей привлекательности, которую она излучала в день нашей встречи. Она была лучшим охотником, советником и телохранителем для меня и все это время оставаясь рядом, как единственный надежный спутник. Она не требовала от меня быть рядом, она поступала так, что я всегда возвращался к ней. Я не просил ее поддержки, она сама давала ее мне. И она знала, что может получить любую мою помощь, как только она понадобиться.

Но главная перемена произошла не в наших отношениях, а в нас самих. Мы перестали терпеть друг друга, но научились понимать. То, что раньше могло показаться нам недостатками ближнего, теперь превратилось в особенности его характера, пусть не всегда удобные для нас, но все же по-своему уникальные и заслуживающие права на существование. Вот и сейчас она лишь тихо улыбнулась мне, вместо того, чтобы, как прежде, отпустить колкость.

Научиться терпеть спутника — это может показаться всего лишь делом привычки. Но как бы мы ни объясняли наше влечение, все равно в нем останется что-то, находящееся за пределами понимания. Так происходит не только с людьми. Мы порой привязываемся к личным вещам, одухотворяя их. Сентиментальностью ли назови такое чувство, но очень часто, даже зная прекрасно о недостатках той или иной вещи мы не меняем ее на более удобную, или привлекательную для нас. Глядя на мир по-другому, я мог бы сказать, что все объясняется подсознательной передачей эмоциональной энергией от человека к человеку или предмету. И объяснить возникающую привязанность тем, что человек, также не подозревая об этом, видит в них кусочек себя или свою энергетическую метку. Но я знаю, что и этого объяснения недостаточно.