Эллис Нир - Страшные истории для девочек Уайльд

– Моя принцесса, – ахнула мама, одурманенная анестезией и эндорфинами. – Моя Изола.

Изола распахнула дверь ванной и окинула комнату взглядом: теплый свет, запах геля, мыла и свечей.

Мама лежала в старомодной ванне на львиных лапах, прячась за ширмой с рисунком в японском стиле. Видны были только части тела: с одной стороны – пальцы ног, с другой – пучок заколотых темных волос. За ширмой – стройный силуэт, грудь и колени.

Изола подошла к ванне, где мама лежала среди шапок пены, поцеловала ее в распаренную щеку, окунула в воду пальцы, чтобы проверить температуру (как всегда, почти кипяток), и спросила, не нужно ли маме чего.

– Врача, чтобы удвоил дозировку, – вздохнула мама, а потом рассмеялась и по-балетному подняла ногу. Мыльная вода закапала на банный коврик. В этой ноге Изола увидела всю мамину жизнь – в мозолях на пятке, в нежно-фиолетовом лаке на коротко подстриженных ногтях, в выцветшем ножном браслете, сплетенном из ниток на берегу какого-то далекого пляжа еще в медовый месяц.

– Расскажешь мне сказку, Изола?

Изола могла помочь маме лишь немногим, но ее голос был одним из лекарств: умиротворяющий, завораживающий. Все истории, которые она рассказывала, заканчивались хорошо. Изола не считала себя одаренной сказочницей, но черпала вдохновение в словах Лилео Пардье, словно вампир, сосущий чернильно-черную кровь, и сочиняла на ходу, пока вода в ванне не остывала до комнатной температуры.

Изола до боли любила свою маму. И когда маме бывало плохо, эта боль становилась сильнее. В депрессивные периоды мама Уайльд была греческой трагедией во плоти. Она валялась в постели целыми днями и забиралась в ванну в неурочные часы, отмокая там, вместо того чтобы спать, и тщетно пытаясь смягчить вросшие слишком глубоко шипы.

Чайная свеча подплыла к пальцам Изолы, и та всколыхнула воду, чтобы огонек двинулся дальше: крошечная буря, зажатая между узкими стенками ванны.

– Давным-давно, – тихо начала Изола, – жил-был мальчик по имени Алехандро, который очень любил свою сестру.

Осень маршировала по долине, словно армия в багряных шинелях. С дерева в палисаднике дома номер тридцать шесть уже облетели почти все ленточки блестящей мишуры. Почти все листья побурели и опали. Слива словно раздевалась; грустная старая стриптизерша, обнажающая костлявое тело перед равнодушной толпой.

Сжимая книгу сказок Пардье, Изола шла к дереву, чтобы посидеть среди корней. Но ее место оказалось занято. Там сидело что-то мохнатое и тихо сопело. Изола наклонилась над зверьком. Тот дрожал с закрытыми глазами. Мордочка перепачкалась фиолетовым, а в лапках животное сжимало забродившую сливу.

– Это ты – тот маленький проказник, который съел мамин ревень? – спросила Изола у окосевшего черного кролика. Подобрала сливу, которую тот уже погрыз, – почти вся гнилая. – Прости, зайчик, но этот фрукт есть нельзя.

Изола вытянула руку, чтобы погладить мягкие ушки зверька. И тут одновременно случились две вещи: кролик при ее прикосновении резко вскинулся, оскалился жуткой пастью с черными клыками и злобно зашипел, а по двору пронесся крик, яркий и недостижимый, как звезды.

Изола вскочила – кричали через дорогу, – а черный кролик размытым пятном помчался к лесу через поляну с одуванчиками, семена которых на ветру отрывались от соцветий и улетали прочь.

Крик повторился. Воображение Изолы обросло перьями и полетело в лес, где висел труп, и к окну, где девочка-призрак ей угрожала. Держись подальше от проклятого леса.

Изола подбежала к дому номер тридцать семь: крики доносились с заднего двора. Крепко прижимая к себе книгу сказок, словно рыцарский щит, она на цыпочках обошла дом, держась ближе к забору из сетки-рабицы и слегка согнувшись, чтобы не зацепиться за проволоку волосами.

Снова раздался крик, но теперь уже другой. Радостный. Похоже, это дети – маленькие По. Изола с облегчением выдохнула и развернулась, собираясь отступить.

– Ты кто?

Изола удивленно опустила глаза на обладателя хмурого голоса – мальчика с песочного цвета волосами, преградившего ей путь. Ребенок сурово смотрел на нее из-под челки, явно остриженной не в парикмахерской, а мамиными руками.

– Я – Изола, – ответила она по возможности жизнерадостно. Ей никогда не удавалось ладить с детьми: сложно было постоянно изображать веселье. – У вас тут все в порядке?

– Было просто прекрасно, пока тут не начала шастать ты, – огрызнулся хмурый маленький По. – Кто тебя вообще сюда звал?