Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

– Майка, – услышала она его напряженный голос, – а может… не надо никакого чая, а?

И девушка тут же забыла о чае…

Потом был сладкий, донельзя развратный секс на кухне – на столе, слегка присыпанном крошками от печенья, затем на полу…

После этого Майя пошла заниматься. А потом она попросту ничего не помнила. Тем более – как ЭТО случилось…

В итоге девушка сидела той же поздней ночью, на той же кухне, в одних трусиках, положив босые ноги на мирно дремлющего шарпея Ромку и нервно посмеиваясь. А Алексей разглаживал на столе тот самый обрывок бумажки, извлеченный Майей некогда из пачки мусора в «нехорошей» квартире.

– …конечно, напугала! – бормотал он, еще борясь с остатками сна. – Среди ночи подняться и нагишом пойти гулять по подъезду! Ты бы еще в киоск за пивком сбегала… Ладно, проехали. Лунатизм – это почетная болезнь, вроде аутизма. Так значит вот в чем, похоже, причина твоего ночного похода! Это точно та бумаженция?

– Точнее не бывает.

– Ну ладно, ладно… Хорошо все то, что хорошо кончается, – пробормотал Алесей сонно и плюхнулся на табурет. – Да-а… Я думаю, вот уж сейчас без чая мы никак не обойдемся. Давай, доставай.

Девушка встала на цыпочки, потянулась вверх. Специальный заварничек «для грина» стоял на верхней полочке, рядом с другим, купленным специально. Они не пожалели пятидесяти долларов, чтобы приобрести этот медный, потемневший от времени гибрид самовара и миксера. Алексей торжественно положил туда свернутую в трубочку долларовую бумажку, прищелкнул пальцами, сказал «ТАК!» в короткий чайников носик, и с тех пор чайничек, медленно покрываясь пылью в самом углу полки, терпеливо «заваривал грины». С этого момента начали капать отчисления из Москвы за «фэншуйские» разработки, переданные Алексеем какой-то фирме, и пошло-поехало. Доллары в доме не переводились. Иной раз Майка вытрясала из кошелька последние рубли, чтобы было на что доехать до валютного пункта и поменять очередную порцию «зелени». Протирать чайничек Алексей не рекомендовал: даже пыль на нем, как он выразился, волшебная, симоронавтическая.

Поэтому Майка просто достала чайничек, отошла к плите и начала с ним колдовать. Алексей меланхолично обозрел ее, потом крякнул и повернулся к столу.

– А ведь старый Митрич так ничего и не разглядел, – проговорил он, расправляя на столешнице пачку смятых листков с записями. – Звонит, говорит: пришла в одной ночнушке… такого… телесного цвета.

Девушка прыснула у плиты и покраснела: она стояла сейчас в кухне совершенно голая, при этом сидящего в плавках Алексея ничуть не смущалась. Смущалась она других обстоятельств.

– Представь: спит мужик. Звонок. Идет открывать. «Кто там?» – «Я». Открывает. Стоит совершенно обнаженная девчонка. Проходит. Говорит: «ДАЙ МЕЛ!» Тут онеметь можно. Ну, хорошо, он у него под рукой был. Девчонка бухается на колени и начинает рисовать. Он свет не включал, только бра – вот лицо твое и увидел. Соседка! Бросился мне звонить. Я прибежал…

– Представляю… Ой, Лешка, мне так стыдно! Но я ничего-ничего не помню.

– Еще бы! Ты же спала. Лунатизм – он и в Африке лунатизм. Я говорю, Митрич-то сослепу ни черта не разглядел. А вот если бы его жена проснулась, Эльвира Исааковна, то было бы тебе, Майка, скалкой… по башке. Да и мне тоже. Ладно. Приступим.

Девушка, совершившая безумный рейд в три ночи нагишом из квартиры к соседям наверху, хихикнула. Достала из холодильника шоколадное масло, батон и овсяное печенье, присела за кухонный столик. Алексей разбирал листочки.

– Так что я нарисовала? – спросила она, намазывая себе бутерброд, а затем забралась с ногами на широкий, «королевский» табурет.

Алексей поднял голову, посмотрел на нее. Усмехнулся. Покачал головой. Девушка, сидящая в позе лотоса, скрестившая гибкие босые ступни с розовыми подушечками пальцев, бесстыдно и в то же время трогательно обнаженная, и при этом как ни в чем ни бывало поедающая бутерброд, представляла собой великолепную картину. В ее жестах, в том, что она не старалась ненароком прикрыть нагую грудь или пах, была какая-то животная простота и царственность – так, вероятно, не заботилась о своем целомудрии Клеопатра.

– А ты ведь нарисовала… вот!

И он фломастером начертил на салфетке нечто.

Майя расширила глаза.

– Я это правда нарисовала? Абракадабра…

– Да нет. Это квадрат Солнца. «С», оно же «S». Видно, ты видела этот знак где-то… Где-то там, на квартире. Но сознание не отфиксировало. И только когда я упомянул про квадратурный шифр, это проявилось. Ты спала, и подсознание погнало тебя наверх, так как у нас дома мела нет. А поскольку ты спишь без ночнушки…