Игорь Резун - Мечи свою молнию даже в смерть

– Ишь, мля, герой-любовник! Цифры-то почти стерлись, едва увидел! Ну, рассказывай!

– Щаз! – Термометр с шумом утвердился в красном креслице. – Как говорят? Утром – деньги, вечером – стулья…

Он хихикнул, но этот смешок был заглушен возбужденным разговором двух озабоченных наукой алкашей, сидящих сзади:

– …а я те говорю: твой Геродот, нах, отстой полный!

– Я те, нах, щас башку поломаю! Ты, мля, Геродота не трожь!

– А я говорю, мля, Платон…

Люди шли по Морскому проспекту мимо шатра. Напротив ярко светились фрукты и овощи в больших корзинах. Водители такси мрачно пили свой кофе с молоком. Метрах в двадцати виднелась витрина кафе, от которого, собственно, и работал этот шатер. Термометр погладил тысячерублевую бумажку, лежащую в кармане, принял пододвинутый приятелем стаканчик с водкой, опрокинул в себя, закусил жареным арахисом и уже открыл рот, чтобы рассказать, как он исполнил мечту своей прыщавой юности, но тут желудок властно позвал в дорогу. Термометр слегка побледнел, вскочил, зацепившись за пластиковую кожуру столика, и выдавил:

– Я щас…

Он потрусил к кафе. Там сразу от входа пробежал в туалет, дрожащими руками замкнул за собой хлипкую дверку и, упав на колени перед белым, сияющим унитазом, – как припадал на колени над ступнями той женщины, – выпустил из себя зловонную густую струю. Потом стукнулся лбом о фаянс.

Его снова вырвало. А когда Дмитрий Илларионович приходил в себя, сидя перед унитазом в позе лотоса и ощущая в животе мелкую царапающую боль, кто-то вдруг закрыл ему глаза. Жесткими суровыми руками.

Кто бы это мог быть? Ведь он закрывал дверь!.. Но, видимо, Дмитрий ошибся, потому что жесткий голос проговорил за спиной:

– Дергаться не надо. Кричать тоже. Умрешь сразу и легко.

– А-а-а-а, – просипел Термометр.

Чужие недобрые руки обшарили его костюм. Тысяча, хрустя, выпорхнула из кармана. Затем его одежду покинули и ключи от дома. Термометр только попискивал, как придавленная сапогом мышь. Он бы мог поручиться, что этот голос, произнесший страшные, слышанные только в фильмах слова, несколько минут назад матерно ругал Платона и его «Жизнеописания»!

Напоследок голос сказал:

– Нехорошо женщин одиноких грабить, Дима! Не по-мужски. А за то, что ты с ней сделал… чисто от меня, хорошо?

И сильная рука нагнула вниз тело Термометра, худое и необыкновенно гибкое – что особо пригождалось в постели! Его зубы с хрустом сломались о фаянсовый край унитаза, наполнив рот кровью, и он замычал, дрожа от боли и ужаса.

Дверь тихо закрылась. Какой-то человек в униформе работника кафе – впрочем, если бы к нему пригляделись, то никто бы не узнал, не принял за своего, – аккуратно повесил на туалет табличку: «САНОБРАБОТКА. НЕ ВХОДИТЬ!» – и исчез. На улице же, усевшись в неприметные «Жигули», он доложил по рации:

– Деньги у объекта изъяты. Можно приступать к операции по возвращению присвоенных ценностей.

Между тем самые жуткие события в крохотной комнатке туалета только начинались. Термометр болтал головой, выплевывая остатки передних зубов в белую раковину. На ней плавились розовые, со слюной, разводы. Виски ломило, рот онемел от боли. Говорить он не мог. Мысль была одна: в милицию! Ограбили, так подло ограбили… и ключи от квартиры…

Унитаз заурчал грозно. Термометр не обратил на это внимания – к чудесам российской сантехники он привык. Но скворчание, словно на раскаленной сковороде, продолжалось, и внезапно из жерла унитаза выплеснулась вода – прямо на его брюки, на его ноги в желтых сандалиях. От неожиданности мужчина шарахнулся, поскользнулся и снова плюхнулся на пол. Он понял, что сходит с ума.

Над унитазом колыхался водяной человек, весь сотканный из потоков воды, прозрачный, льдистый. Он имел вид монгола. И глаза его хоть и были бесцветны, но прожигали до самого нутра.

Журчала стекающая вода.

– Эрлик-хан зовет тебя, – услышал Термометр голос, гудящий, как эхо в пустой бочке. – Ты совершил Зло. Мне нужен твой Тын. Мне нужен твой Кут. Я забираю тебя, нечестивый. Ты недостоин жить в Среднем Мире.

– Аовооойя… – беззубо взвыл Термометр, но этот, стеклянный, надвинулся водяной волной.

Дмитрий ощутил обжигающий холод на зубах. Сразу прошла боль. Он, повинуясь, двинулся навстречу этому холоду и… начал проваливаться туда, туда, в какую-то воронку с белыми стенами, в которой вертелась вода и мерцал в глубине чужой глаз – узкий, с красным зрачком.

– Эрлиххаааанн… – послышалось в тишине этой комнатки.