Василий Ванюшин - Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова)

Браун, кажется, даже вскрикнул и плотнее прижался спиной к сиденью.

Но не слышно грохота ящиков, скрежета железа, грузовик бесшумно исчез где-то слева, а машина, управляемая Максом, не вздрогнув, плавно продолжала катиться по черной блестящей глади улицы.

Шельба видел в зеркале угловатые движения руки Брауна, заметил мелькнувший в глазах испуг и подумал:

«Нарушения в области мозга, особенно мозжечка, очень серьезны».

Еще одно обстоятельство вызвало удивление Брауна. Все горожане носили траурные одежды. Он не заметил ни на одной женщине красного, голубого или зеленого платья — все были в черном или сером. Не видел ни одного зонта яркой раскраски.

«По ком этот траур? — подумал он. — Может, началась вой на, и эти женщины все стали вдовами. Вероятно, так и есть, потому что не умолкает гром военных маршей, Надо спросить об этом Юв.

Он повернулся к ней и увидел, что Юв тоже в трауре. До сих пор он смотрел ей только в лицо и на одежду не обратил особого внимания. Теперь он видел серое платье с черным воротничком, серые чулки и черные туфли. «В чем дело? — удивился он. — По мне еще рано носить траур. Может быть, погиб ее отец?».

— Юв, — спросил он, наклонясь к ней. — Зачем ты надела все черное?..

Она осмотрела себя, потом перевела ничего не понимающий взгляд на него.

— Черное? — и показала пальцами на свой воротничок. — И это черное?

— Вот именно.

— Это красное, — сказала она. — Тебе так кажется, Реми, — у тебя, должно быть, не в порядке зрение. Ты отдыхай, не утомляй себя.

Он перестал различать цвета — вот в чем дело. Конечно, никто не носит траура. Он заметил, что многие люди на тротуарах, одетые в черное, улыбаются, пьют пиво, разговаривают, ожесточенно жестикулируя. Одна сценка показалась ему даже забавной. Машина стояла перед светофором. Сбоку на тротуаре возле кафе мужчина пил портер прямо из горлышка бутылки. Он так закинул голову, что вдруг перевернулся вверх ногами. Но не упал, а вскинув ноги, как при стойке на брусьях, продолжал тянуть портер; темная, пенистая влага катилась струйками вверх. Опорожнив бутылку, мужчина встал на ноги, вытер платком усы и щеки, подал бутылку в раскрытое окно кафе и пальцем показал, что хочет выпить еще одну.

Все это заставило Брауна призадуматься, хватит ли у него сил на выступление? Вообще-то он чувствовал себя неплохо, головные боли после второго укола не мучили, только со зрением было явно неблагополучно.

Машина мчалась дальше. В ущельях улиц темнело. Скоро зажглись огни. Впереди над улицей висела ажурная воздушная дорога. По ней неслись вагоны. Дорога надвигалась, машина уходила под нее. Браун приподняв голову, следил за вагонами. Его не удивило, когда весь состав перевернулся. И все же он вздрогнул и посмотрел на Юв. А она даже не посмотрела на воздушную дорогу и движущийся странным образом электропоезд.

«Все это мне только кажется, не надо придавать значения, — успокаивал он себя. — Нужно беречь силы».

Машина вышла на набережную. В неширокой речке, стиснутой гранитными берегами, в невероятной глубине отражалось вечернее небо. Против течения тихо плыл маленький белый теплоход. Впереди и с боков его не было волн, лишь за кормой они вздымались пологими перекатами. Теплоходик четко отражался в воде — казалось, плыли в совершенно прозрачной воде два одинаковых теплохода, слепившиеся днищами. Они менялись положениями. Порой теплоход переворачивался и плыл, видимый под водой, а его отражение скользило поверху.

Браун так и не мог понять, который же теплоход настоящий. А высокие дома по ту сторону набережной качались, ложились плашмя, переворачивались. Вот-вот повалятся в реку, поднимут фонтаны брызг. Но зеркальная гладь воды оставалась спокойной.

Город кончился. Машина мчалась без остановок. Во все стороны простиралась равнина, исчезавшая в сумерках. Скоро показалась вышка телецентра — она угадывалась по светящимся лампочкам, а затем на фоне темнеющего неба проступили штрихи линий, образующих треугольники, ромбы, трапеции, заключенные в высокую точно вычерченную пирамиду. В глазах Брауна вышка шаталась, как мачта корабля в сильную бурю, порой кренилась так, что, казалось, вот-вот рассыплются все эти треугольники и ромбы, составляющие ее.

А на западе догорала широкая полоса заката. Там, пересекая зарю, чернели трубы широко раскинувшегося военного завода. Трубы были очень высоки, они тоже накренились, медленно качались, подобно дальнобойным орудиям дредноута, наводимым в цель — вот-вот грохнут залпом по этой вышке, по городу, в котором люди после тяжелого рабочего дня гуляют по улицам, пьют пиво и слушают музыку.