Василий Ванюшин - Вторая жизнь (Иллюстрации П. Зальцмана, Ю. Мингазитдинова)

Хорошо известно, что период так называемой клинической смерти — обратимый этап умирания организма — продолжается всего пять минут, затем умирает мозг и следует биологическая смерть. Профессор Галактионов в своих опытах сумел искусственно продлить клинический период. Он применил облучение мозга, обеспечил таким образом жизнедеятельность его клеток, прекратившуюся с остановкой кровообращения, а затем применил для полного оживления организма новейшие приборы и препараты.

Ныне уже хорошо изучены действия радиоактивности на клетки различных тканей организма и эффективность мер борьбы с лучевой болезнью. Радиотерапия основана на том, что чувствительность разных тканей, например, опухолевой и рядом с ней нормальной, неодинакова, и неодинаково биологическое, действие на них ионизирующих излучений. Отсюда — широкое применение радиотерапии в борьбе с злокачественными опухолями. Неодинаковы и действия излучений на различные органы. Например, радиоактивный йод поглощается главным образом щитовидной железой, что сопровождается повышением ее функций.

Выбор источника и типа излучений, плотности ионизации, длины лучей и их проникаемости, приборов, применяемых для облучения, позволяет по-разному воздействовать на клетки тканей и органы. Как стрихнин, смертельный в большой дозе, а в малой (один на тысячу) прописывается больному в качестве тонизирующего средства, так и радиоактивность: сто тысяч рентгенов убивают человека на месте, одна тысяча незаметно разрушает организм, но в мельчайших, строго определенных дозах при целевом назначении направляется человеком на пользу.

Человеческий мозг — это пятнадцать биллионов нервных клеток. Мозговая ткань весьма отличается от других тканей человеческого тела. Понятно, что клетки мозга будут иначе реагировать на действия излучений. Но какие требуются лучи — и есть ли они, — чтобы воздействовать возбуждающе на умерший мозг? На этот вопрос медицина смогла ответить только благодаря новейшим достижениям советских физиков…»

В новом прибое газетного шума на эту статью, написанную довольно сухо, неинтересно, мало кто обратил внимание. В больших газетах ей не нашлось места. Правда, напечатал ее католический орган «Апостол», но искаженную безбожно, и запрятал так, что не всякий заметил, — между сообщением об издании «Маллеус малефикарум» («Молот ведьм»), труда преподобного Якоба Шпренгера, иезуита-инквизитора (1436–1495), доказывавшего своим учением, что добиться признания легче всего с помощью пыток, и длинными разглагольствованиями аббата Рабелиуса, который видел причину всех бед на земле в ее перенаселении и намекал на то, что единственный путь к избавлению от безработицы — это война,

В Атлансдаме сенсационная новость захватывает всех, но ненадолго. Через день-два она стареет, перестает будоражить — подавай другую, которая нужна, как пьянице очередная доза алкоголя. Имя профессора Галактионова, казалось, забыли. Но скоро, и для многих неожиданно, оно опять появилось в газетах…

Международный геронтологический институт находится недалеко от площади, над которой высится белое здание штаба ОВОК. Он занимает небольшой старинный дом с узкими стрельчатыми окнами, с каменными зубцами по краям крыши — в виде парапета. Кабинет директора помещается в верхнем, третьем этаже. Отсюда в окно виднеется часть площади и угол здания штаба.

Солнечный свет падает на стол директора. Себастьян Доминак сидит, низко опустив голову. Кажется, он прячет глаза от света. На самом деле у него привычка смотреть людям не в лицо, а на их ноги. Он видел большие туфли профессора Галактионова, узкие изящные туфельки Арвия Шельбы и грубые ботинки Адама Мартинсона. Остальные сотрудники института сидели дальше, и Доминак не видел их ног.

Галактионов поднялся и пошел к кафедре. Все, кроме Доминака, с любопытством рассматривали его, как будто видели впервые.

Рост средний, правое плечо кажется выше левого, волосы черные с заметной сединой на висках, лицо бледное, без загара, бровастое, с крупным носом, с выпуклыми губами; под сомкнутыми бровями поперек переносья резкая складка, на щеках две глубокие дугообразные морщины. Вообще довольно грубоватое лицо, но какое, черт возьми, завидное спокойствие на этом лице! Как будто русского профессора и не касается весь этот шум и вой, поднятый газетами, ничуть не волнует надвигающийся скандал, который неизбежно разразится сегодня в институте.