— Хватит себя изводить. Проклинай их, не проклинай — всё равно ничего не исправишь.
— Но я ведь и тебя за собой утянул! До чего ты из-за меня дошла! Почему ты меня не бросила?
— Ну кому ещё нужно такое чучело? Я же старуха. Куда мне деваться?
Очень миловидную в молодости Дзицуко жизнь не пожалела — она рано состарилась, стала жалкой и в самом деле очень некрасивой. «Во всём я виноват, — думал Сасаки. — И всё равно — она добрая и нежная и меня любит. Жалко её очень, но что я могу сделать? А что некрасивая — ещё больше раздирает мне душу». Из-за этого он любил её ещё сильнее. Конечно, такая женщина заслуживала лучшей участи.
— Холодно.
— Очень.
— Ужас! Я скоро в ледышку превращусь. Холод как в восьмом круге ада. [8] По буддистским представлениям, ад имеет восемь горячих и столько же холодных слоёв. Самый последний холодный слой — махападма, где от страшного мороза трескаются тело и внутренние органы.
Мы эту ночь не переживём. Точно.
— Не говори глупостей. Наступит утро, выглянет солнышко, и мы согреемся. Сколько раз уж так было. Здесь самое солнечное место в парке.
Но утро для Сасаки и его жены так и не наступило.
Отец Нобутэру был чиновником и поборником строгого воспитания, однако он никогда не бранил сына за сломанную ногу Такэси. Ни разу даже не вспомнил о том случае. Он считал, что в таких пределах буйное поведение мужчине позволительно. Это в них природой заложено. Он гордился своей родословной, хотя в ней не было ничего особо выдающегося, и его меньше всего заботило, что случилось с чьим-то ребёнком.
Нобутэру поступил в старшую школу, [9] Школьное образование в Японии делится на три этапа: начальная школа-шестилетка, трёхлетняя средняя школа (эти два этапа обязательны) и трёхлетняя старшая школа, по окончании которой можно поступить в колледж или университет.
его приняли в школьную команду по лёгкой атлетике. «Старики» устроили для новичков вечеринку, как следует напоили Нобутэру. На следующий день ему было совсем худо — мутило, голова раскалывалась. Он не мог ничего делать и с трудом продержался до вечера. А у отца в этот день оказался выходной, и ему пришла в голову мысль сходить с женой и детьми (у Нобутэру была сестра) куда-нибудь поужинать. Ещё не пришедший в себя Нобутэру заявил, что ему на еду смотреть противно, и попросил оставить его дома. Отец устроил ему разнос. «Чего раскис? Что такой никчёмный парень будет делать, когда пойдёт работать? Подумаешь, голова болит после выпивки! Хочешь, чтобы над тобой все смеялись? Пойдёшь, пойдёшь, нечего дурака валять». Отец заказал столик во французском ресторане в центре города, неподалёку от дома. Они туда часто ходили. Нобутэру мутило всё сильнее. Отец пустился в разглагольствования: полный французский ужин — дорогое удовольствие. Представьте, сколько детей даже в глаза не видели такой еды. Надо съесть всё, чтобы на тарелках ничего не осталось.
— Но, дорогой, Нобутэру говорит, что не очень хорошо себя чувствует.
От этого замечания матери в сочетании с тревогой на лице сестры отец завёлся ещё сильнее.
— Должен съесть всё до последнего кусочка. Пусть через силу. Когда он пойдёт работать, такие ситуации будут постоянно, нравится вам это или нет. Я не позволю, чтобы из моего сына получилась размазня.
У Нобутэру тошнота подкатила к горлу, он вскочил, чтобы бежать в туалет.
— Сядь на место! Мы ещё не закончили! — закричал отец, не обращая внимания на взгляды посетителей ресторана. — Как ты себя ведёшь?
Нобутэру продержался ещё несколько минут, но в итоге не вытерпел — и всё содержимое его желудка разом выплеснулось на стол и на пол. Остро запахло рвотой. Отец побагровел, промычал что-то и в ярости выбежал из ресторана. И хотя именно его упрямство стало причиной того, что произошло с сыном, извиняться перед работниками ресторана он не стал. Не такой он был человек, чтобы извиняться.
Хотя прошло уже пятьдесят пять лет, Нобутэру не забыл о том вечере. Заставил ли его отца скандал в ресторане хоть немного задуматься о цене упрямства? Вряд ли. По идее, отец должен был стать для сына отрицательным примером, однако Нобутэру отдавал себе отчёт, что сейчас он мало чем отличается от родителя. Он старался быть гибким и поддерживать хотя бы видимость корректности, но его неприязнь к молодым людям — обычное дело у стариков — с каждым годом становилась всё острее. Его раздражали их словечки, нередко он не мог взять в толк, о чём они говорят. А уж смотреть по телевизору, как они поют, вообще противно — разве разберёшь, о чём эти, с позволения сказать, песни.
Читать дальше