Сергей Шведов - Русь расстеленная[СИ]

— А сколько они кинут?

— Зачем кинут? Уже кинули. Алик зазря базарить не будет.

— Много? — насторожилась Таня Ким.

— Три куска баксов — много или мало, э?

— За ночь на троих? — охнула Зелма.

— Правильно говоришь, Прошмандовка. Хором работать будете. Все, что клиент закажет. Так попросили.

— А сколько нам перепадет? — спросила Таня Ким.

— По двести баксов на шмоньку, — недовольно ответил Боня.

— Знаешь что, Боня — ищи себе дурочек помоложе, — фыркнула Африка.

— Найду помоложе, беда вам будет.

— Триста, — сказала Африка. — И без булды.

— Двести, — ответил Боня. — Это не ваш уровень. Чтоб триста баксов за ночь на руки в «Комете» получать, нужно диплом сначала университетский заиметь и три иностранных языка выучить. А с вас и трешки на вокзале довольно будет, если честно.

— Боня, мы сейчас на практику каждый день ходим, не высыпаемся, — сказала Зелма.

— А я не хожу в школьную столовку сопливым тарелки мыть?

— Мы не в форме. Понимать должен, защитничек херов.

На профилактических беседах в спецшколе с решетками на окнах девочек просветили, что французское слово «сутенер» ближе всего по значению к русскому слову «защитник».

— Понимаю. Поэтому я вас уже пристроил на практике на легкий труд под «папиков». Нечего мне баки завивать, — он погладил свои длинные цыганские бакенбарды. — Вы у меня не переработались. Если перепадает солидный заказ, нужно его выполнять. Надо понимать, я шеф предприятия, я плачу за «крышу», я должен вкладывать инвестиции в производство. Экономику учили в нашей фабзе, или о принцах мечтали?

— А за амортизацию станков кто нам платить будет, если у тебя производство? — спросила Таня Ким, вырывая у него из рук дымящуюся сигарету.

— Двести пятьдесят, — сдавленным голосом произнес Боня и решительно отвернулся от них.

— Триста! — дружным хором выкрикнули девочки.

— Черт с вами — триста.

— Алик слышал — он сказал триста, — заявила Таня Ким. — Будешь за свидетеля, если этот гад отопрется, как не свой.

Все четверо — Боня, Африка, Таня Ким и Зелма Латмане — были в доску свои. Их в лицей–фабзу направила милиция после их выпуска из спецшколы для малолетних правонарушителей. После окончания учебы они получат не среднее профессионально–техническое образование, как, например, Али, а только профессионально–техническое.

— А мне все равно, дэвишки. Мне кусок долларов и не меньше, а там пусть с вами Бонифатов сам разбирается. Русским дэвишкам деньги не нужны. Русские не знают цену деньгам.

— Ты–то знаешь только, где своего ишака привязывать, — сказала Таня Ким.

— Запомни, глупый русский дэвишка: я тебе кормлю. Для русских часы жизни давно остановились, и никогда больше аллах их заводить не будет. У вас земли под ногами больше нет. Теперь это наша земля.

Девушки подавленно вздохнули. Им было нечего ответить. Алик говорил правду.

***

Секьюрити в холле гостиницы чуть было не поднялся из кресла навстречу Боне со строгим выражением на ответственном лице, но швейцар незаметным жестом успокоил блюстителя гостиничной нравственности. Боня выжидающе уставился на швейцара.

Тот выдержал испытующий взгляд молодого нахала со спокойствием гранитного памятника на кладбище и прошептал одними губами:

— Они в буфете.

И отвернулся, словно его спросили о том, который час, какие–то незнакомые посетители. Боня вальяжно прошествовал в бар и высмотрел там Сему Верабейцера.

Высокий человек с далеко выступающим кадыком у стойки приподнял полу широкого пиджака, словно приглашая Боню под свое крылышко. Он был в старинной тройке в мелкий рубчик, при галстуке с большой фальшивой бриллиантовой булавкой. Держался он ни больше ни меньше солидным профессором из иностранного университета. Седина на висках ему чертовски шла.

Он заказал Боне выпивку, снисходительно поставил стакан перед ним и сказал как–то по–родственному:

— На как живется–можется, ясный молодец?

— Сам знаешь как, Сэм.

— Забижают–таки мальчика большие дяденьки?

— Я не о том, Сэм. Я телок своих на ночь привел на выпас.

— А я‑то думал, ты по мне соскучился, противный.

— Сэм, позволь только ночь поработать, — проскулил Боня и с собачьей преданностью заглянул Семе Верабейцеру в глаза.

Сэм поморщился, оправил на груди жилетку. За стойкой бара он держался действительно, как профессор на кафедре.

— Я тебе сказал, где ты работать можешь? Базар–вокзал, вот все твои маршруты. Твои девки и так вляпались в мотеле у Сявки в чужую мокруху, что век не отмоются. А мне сомнительного контингента на требуется…